Обратная связь

Р О М М - С О Ю З
Литературный сайт
Эллы Титовой-Ромм (Майки) и Михаила Ромма
Сан-Диего, США

* * *

Не пугайся! Вокруг темнота и беззвучие.
Помолчим, избегая дневной суеты.
Счастлив только глупец, мы же просто везучие,
И не бойся, как Иден, ночной темноты.

Слава Богу, с тобой мы ещё не лунатики!
Посмотри, под предательским куполом тьмы
Натянули нам серые гномы канатики,
О которые всё спотыкаемся мы.

Синяки и царапины - дело житейское,
Улыбнись - и они обращаются в прах.
Мы-то знаем, плодится их племя плебейское
Тем быстрее, чем наш необузданней страх.

Ты не бойся, смотри, скороспелыми кадрами
Наша жизнь утекает туда, в никуда -
Это время стреляет свинцовыми ядрами,
Торопливо и нервно листая года.

Нам-то хватит! Мы лет нахлебаемся допьяна
И друг в друге увязнем с макушки до пят.
Дождь сменяется снегом, и снежные хлопья на
Наши плечи садятся - идёт снегопад.

Мы привыкли движение мерить сезонами,
И из нас это вытравить ох, не легко.
А они, до зубов запасаясь патронами,
Попадают не в яблочко, а в молоко.

На земле нас немного - раз-два, и обчёлся нас,
Ты да я, и на этом кончается счёт.
Непридуманной жизни изгибистый косинус
Всё течёт, и течёт, и течёт, и течёт…

Январь - 1 февраля 2000 года


Молитва

Боже, не покинь меня
И не дай покоя.
Из земли, воды, огня,
Воздуха - такое
Мне наследие вполне
По душе, не скрою.
Что Ты прячешь там, на дне,
Под земной корою?

Мне в потусторонний ад
Разве можно верить?
Вина горьки, сладок яд,
Скалозуба челядь
И на этой стороне
Голубого шара.
Я, Твой раб, горю в огне
Ветхого пожара,
Что, навеки прокляня,
Ты зажёг в Адаме.

Я и сделан из огня,
И горю с годами
Только ярче. Не уволь,
Не лиши рассудка,
Подсыпай на раны соль,
И пускай побудка
Будет ранней, а кошмар
Ночи потревожней,
Чтоб накатывался жар
На ожог подкожный.

Глиняная моя плоть
В этой круговерти
Пусть пылает, но Господь,
Сделай после смерти,
Чтоб усталая душа,
Отойдя от тела,
Поднялась, и, не спеша,
Просто так летела.
Вот тогда и отдохнём
В тишине долины,
Где ни воздуха с огнём,
Ни воды, ни глины.

2 февраля 2000 года


Адам и Ева

«Мой муж! Наверное, поэты
Небесные лепили нас.
Им сам Господь давал советы,
И на подоблачный Парнас
Он вёл их, расставляя меты...»
«Жена моя! Ночами Глас
Мне слышится: не будь ничтожный
Герой бумаги и пера!..
Я, ни на йоту не похожий
На слиток худа и добра, –
Не просто сын, а выдох Божий.
А ты – из моего ребра».

17 февраля 2000 года


* * *

Когда-нибудь, покорна циферблатам,
Закончится душевная страда,
И больше я не буду виноватым
Ни в чём, ни перед кем и никогда.

19 февраля 2000 года


Борьба за жизнь

Борьба за жизнь – такое дело...
Сомнительное, ибо нас ведь
Она нисколько не жалела -
Борьба за жизнь. До смерти. Насмерть.

23 февраля 2000 года


* * *

Вечер подкашивает мне ноги
И обнимает меня со спины.
В кресле тепло, как зимой в берлоге.
В последние годы, недели, дни
Мне чаще являются странные мысли,
Цветы, мол, завяли, а ягоды скисли.

Но я не всегда был таким. В детстве
Запахи, вкусы, а также цвета
Что-то шептали. Теперь же, в кресле –
Поверьте, я не ропщу на лета,
Глупо на годы пенять, в тридцать-то два.
Просто теперь я ощущаю только слова.

Остальное утратило смысл и
Значимы только строфа да размер.
Всё начиналось тоже не с мысли
О смысле – скорее, с системы мер.
Первое слово зарифмовали в стишок,
И состоялась премьера,
первый шажок.

11 марта 2000 года


Ночное стихосложение

Только ночь и остаётся, ну а днём
То движение слоном, то ход конём,
То безжалостные выпады ладей.
Из дебюта - в миттельшпиль! И от людей

Схоронюсь я до рассвета в темноте,
Чтобы пешки не мотались на хвосте,
Чтоб одна, дела которой «на мази»,
На шестом рывке не вырвалась в ферзи.

17 марта 2000 года


* * *
Пиши, пиши –
Куда несёт
Река души,
А в ней – осётр.
Лови его,
Лови, хватай.
Хоть одного
Из рыбьих стай
Себе возьми –
Один кусок,
Чтобы костьми
Своими лёг
На белом об-
Лаке пейзаж,
Что лишь на гроб
Похож. Намажь
Его икрой
На бутерброд,
И целый рой
Из ближних сот
Слетится, чтоб
Узреть, хоть раз,
И, прямо в лоб,
Мол, «вас ист дас»? –
Тебе вопрос.
Так дай ответ,
Чтоб этих ос
Простыл и след.

Свои точи
Карандаши.
Стихи в ночи,
В тиши пиши.

20 марта 2000 года


Игорю Кузьмину

Искать у ближнего подмоги,
Пересекая дол и лес
В Европе на большой дороге
С гитарою наперевес.

Искать и находить подмогу
На автостопе в кабаке,
Конечно, радуясь «хот-догу»,
Но больше радуясь руке.

Перекусить, запить и снова
Удел цыган – велосипед,
Что носит по Европе слово,
Бросая тень на парапет.

А мой железнокрылый лайнер
Над Кёльном небо бороздил –
Я плыл по полосе нейтральной
И не закусывал удил.

Не в ожидании чего-то,
А перейдя в автопилот,
Я плыл во чреве самолёта
От детства, юности и от...

Где лес и дол полны видений,
Через леса, через моря...

Внизу гулял цыганский гений,
«Мин херц» по-русски говоря.

1 апреля 2000 года


Остапово танго

Не то подлец, не то осёл
Мне указал жилище это.
Вы что-то ставите на стол,
А я устал от «тет-а-тета».

Хочу побыть наедине,
С самим собою объясниться.
И вина ваши не по мне,
И ваша с корочкою пицца.

Я отменяю рандеву,
Перелистнув без сожаленья
Себя изжившую главу,
Давно смердящую от тленья.

А эротическую спесь
Приберегите для другого.
Я для приличия поесть
Могу, но после – чтоб ни слова.

Давайте живо, всё на стол,
Не мямлите, мол, подогрею.
Когда я голоден, то зол,
Наемся – может, подобрею.

Салатом разве будешь сыт?
Давайте мяса, много мяса!
У нас бюджетный дефицит,
А вы распухли от сюрпляса.

Когда закончится обед,
Вы не жужжите, как из улья.
Мне интересен ваш браслет,
А также гардероб и стулья.

Я так устал от катастроф,
А вы, по-видимому, плакса.
Ну что ж, мы сделаем любовь,
А завтра, сразу после загса

Я еду в Малый Совнарком
На совещание и даже
Меня вы встретите потом,
Богиня, на бразильском пляже.

2 апреля 2000 года


* * *
                                        «То ли быль, то ли небыль»
                                                                   Наталья Рапопорт

Я буду говорить на рыбьем языке,
Никто меня не купит за коврижки.
Я ветер на песке,
Я рябь воды в реке,
А остальное – глупости, излишки

Земного бытия. (На что оно сдалось,
И кто его повесил мне на шею?)
Ни памяти, ни слёз,
А только сколиоз,
С годами надоевшее клише. И –

Купается в огне светила целый мир,
Бездонный и какой-то погорелый.
В объятия прими
Меня свои, вампир,
Чтоб вновь сродниться мне с травою прелой.

Профессор Рапопорт поставит эпикриз,
Не чародей, патологоанатом.
Закончился мой лиз.
Домокловым повис
И пал, как на Чернобыль мирный атом,

Настенный календарь. Листы календаря
Мотаются, и ветром их уносит.
Ветрам благодаря,
Пробоина в дверях,
А дальше – берендеевская осень.

Условия – сказать нельзя, что хороши,
С другой же стороны, они нормальны.
Пускай не барыши,
Случайные гроши,
Чтоб только оттопырились карманы,

Нам осень раздаёт – спасибо и на том,
До гордости ли, то есть до греха ли?
Теперь, а не потом
Патологоанатом
Работает, и мы, видать, пахали.

Не протирали мы до лысины штаны –
Лысеем же, скорей, от облученья.
Движением волны
Нас носит. Шатуны,
Шатаемся, продукты отлученья

От неба и земли, похожи на эфир –
Гипотеза его не подтвердилась.
Прокиснет целый мир
Из молока в кефир.
Гуд морнинг. Гуттен таг. Буэнос диас.

5 апреля 2000 года


* * *

Серая куча мусора статуей во дворе,
Поставленная в каре
В декабре, январе
(Зависело от того, когда ударял мороз).
Я говорю всерьёз –
Так был решён вопрос
О сохранении целости мусорной кучи.
Мороз трескучий,
Из дворников лучший,
Всё цементировал, пока не придёт весна...

Молох такого сна
Падает камнем на
Известное мне по зеркалу слабое существо.
Значит, его Отечество –
Серое вещество.

7, 23 апреля 2000 года


Сюр

Посвящаются ночи бессонные стихосложению,
Разновидности транса. Байдарку послать перекатами.
Подвергаются соки озонные тихо сожжению.
До критической массы рукою подать. Берег атомный
Не сулит одинокой байдарке ночного пристанища,
Вот и будет она напрягаться обоими вёслами.
Напрягается, думаю, так гробовая плита, ещё
Не влежалая в вязкую глину, сырую от осени.

О, стихии, стихии, не вам ли бузить половодьями,
Щеголять без конца и начала своими капризами?
Сочиняю стихи - не на то, что свершилось, пародии -
Покрывала лица. Покрывалами речи, как ризами,
Заслониться от прошлого, не сокрушаться о будущем,
Не меняются вечные истины чести и совести.
Погляди, запорошило небо не кренделем булочным,
Разгоняются млечные кисти космической скорости.

12, 13 апреля 2000 года


* * *

Переломлюсь я пополам,
Чтоб половиной быть, как раньше,
Другой же походить на хлам,
Состарившийся среди фальши.

Переломлюсь я пополам,
И вы, увидев половинку
Меня, замешкаетесь. Вам
Тогда покажется в новинку

Мой вид, которым (упаси,
Господь!) я вас перепугаю.
Я вам отвечу: «Гранд-мерси,
Мон шер», - подобно попугаю,

И, молча удаляясь прочь,
Вас поприветствую спиною,
Что, несомненно, вам помочь
Должно не мямлить предо мною,

Мол, вы убиты наповал,
Что было прежде, и что стало!
Но повода я не давал,
Всё те же кости, мясо, сало.

Ну что ж, когда вам невдомёк
Узреть вторую половину,
Я, сжавшись весь в один комок,
Себя из вашей жизни выну.

25 апреля 2000 года


* * *

Я умоляю вас,
Не предлагайте пиво,
Я предпочёл бы квас.
Вот бы росла крапива
Здесь, на моём куске
Калифорнийской почвы,
Памятью на песке.
Лист, молодой да сочный,
Я заварил бы в чай...

Прошлое тонет в Лете.

Муза, не подкачай,
Воспоминанья эти -
Марш на перо, в конверт,
(Если снесёт бумага),
Хоть до подобных черт
Местный пейзаж и скряга.

7 мая 2000 года


К 6-му слёту КСП в Южной Калифорнии

До слёта – неделя. Неделя – не срок.
Готовьте палатки, друзья-эмигранты!
А я выжимаю из грифеля слог,
Как сок из лимона, надеясь на гранты,
Которые мне просто так не дадут...
Я должен состряпать такое к концерту,
Чего ни один до сих пор «ундервуд»
Не стряпал. Дрожащей рукою, по центу,
Я сок выжимаю из карандаша,
Пытаясь натягивать грифель на строчки,
Хотя очевидно мне, что ни шиша
Не ляжет на слог кустаря-одиночки.

11 мая 2000 года


* * *

Я управляю маленьким плотом,
Где две сестры, Арагва и Кура.
Когда судьба сулит не суп с котом,
Она готовит суп из топора.

Пока ещё светильник не погас,
Успеем мы сыграть хотя бы блиц.
Для вас приказ: не медля, на Кавказ,
Чтоб там убийцей стать среди убийц.

И я туда же! Мне бы в аккурат
Остаться под горою на ночлег,
Где хочется смотреть на Арарат,
Где символ перемирия – ковчег.

22 мая 2000 года


Памятник
                                Видимо, никому из нас не сделаться памятником...
                                                                      И. Бродский («Мысль о тебе удаляется...»)

Чем же ещё остаются в истории? Только памятником.
Это при жизни люди, влекомые вечным маятником
Фуко, что соревнуется в точности разве с кварцем,
Мечутся, будто спицы под женским пальцем.

Некогда сосредоточиться. Через сцены, овации,
Будни и праздники, деньги, карьеры и эмиграции,
Смерти и роды, свадьбы, разводы и юбилеи,
Вина и воды, виски и соды из бакалеи;
Через провалы – в истории, почве, горах и знании,
Через проломы – в скалах, стене, черепе, здании,
Через обвалы - снежные, горные, рынка, валюты –
Маятник, по шестьдесят комплектуя в минуты,
Трудится, трудится, и возникает поток, движение –
Маятник. Всякий разгон влечёт за собой торможение.
Левый уклон через центр стремится вправо,
Сквозь улюлюканье, свист, а потом и «браво».

Только лишь памятник, в особенности опубликованный,
Если уж он остаётся в истории, к ней прикованный,
То раскачать его влево и вправо настолько сложно,
Что невозможно.

30 мая 2000 года


Посвящается индусам
                                                        V.K.
С чего бы это: просыпаюсь утром,
Уже светло и весело в окне,
И, если верить всяким камасутрам,
То мне должно быть весело вдвойне.

А мне не весело, а грустно. Славу Богу
Я не пою и даже не шепчу.
Положено зарядку делать йогу,
А я не йог, мне надобно к врачу,

Чтоб вставил зубы, починил протезы
И вытащил из пищевода кляп,
Чтоб ночью не мочиться. Энурезы
Прекрасно лечит врач Виджей Кашьяп,

Мой старый друг. С чего бы? Разве врач он?
Да, это с памятью моей такой кишмиш!
Я зол и вреден, груб и крайне мрачен.
Пойду к Виджею и жене Маниш,

Они едят руками (тоже черти!),
Конечно, сразу подадут к столу,
И я, наевшись острого до смерти,
Немедля окочурюсь на полу.

13 июля 2000 года


Моему сыну на память

Мой сын! Тебе шесть. Это значит, расти и расти.
Не много ещё помещается глины в горсти.
Не много ещё заключается смысла в словах,
Зато бесконечно открыт твой ребяческий «ах».

Зато первозданную прелесть природы с лица
Не смыли ещё человечьи дела до конца.
И ты, говорить научившись на двух языках,
Не ходишь по глине – витаешь себе в облаках.

А мне никогда не понять твоей сути до дна,
Печальная в этом моя пред тобою вина.
Свободное детство природа встречает «на бис»,
А я – это глина, тебя волочащая вниз.

Когда потухают огни уходящего дня,
Ты весело и бескорыстно прощаешь меня
За то, что забыл я, как сам был не выше перил,
Забыл луноходик, что мне мой отец подарил.

17 июня 2000 года


Треугольная строфа

Если бы мне удались треугольные строфы, к примеру, такие,
Что, несомненно, могли бы напомнить о Пифагоре,
Гласные буквы в которых, такие как «и», «е»
В рифму б сливались, как волны - в море;
Если бы был я способен на трюки,
Если бы были послушны руки,
Словно жонглеру из цирка,
И хорошо бы копилка
Была до того полна...
Помните прошлые,
Право, хорошие,
Её времена?
В кресле...
Если б...


28 июня 2000 года

Из прочитанного

Австрия – благополучная кукольная страна,
В которой камнем застыла её старина
В образе, скажем, дворца Марии-
Терезы. А ещё говорили,
Что там, на останках могучей империи
Заботятся о католической вере,
И соборы, в величии их неестественном,
Наводят на детские сны о божественном.

Вот Зальцбург, представьте: музейный город,
Где Моцарт родился. Где всё – от гор,
От парков – до их соборов,
От древней крепости – до курорта –
В ядре Европы гнездо комфорта.

Австрийцы. Вежлив и сдержан нрав их.
В парламент выбрали ультраправых,
Которым грезится новый вермахт.
Перекупались, бедняги, в термах,
И от чрезмерно горячих ванн
Им не фонтан.

25 июня 2000 года

* * *

Когда уйдёт один поэт,
Другой поэт напишет стих.
В итоге - свет рождает свет.
Пусть голос дрогнул, он не стих,
Но воскрешеньем звука - звук,
А воскрешеньем песни - песнь,
На круги временных разлук
Вернулось вечное - Аз есьм!

29 июля 2000 года


Приход ночи

Влекома всеми тонкостями дня,
Которых перечислить невозможно,
Но можно дать заглавие – мотня,
Благополучно, хоть и осторожно,
Роняя тут и там за тенью тень,
Преображая гамму интерьера,
Дела переплавляя в дребедень
Ненужную, переходя с карьера
В галоп, на шаг, потом остановясь,
Меняя как бы скоропись на вязь,
Застыло всё вокруг. И только тьма,
Незыблемому верная закону
(Незыблема настолько лишь тюрьма),
Покорно подчиняясь Рубикону,
Который бы могла преодолеть
На время – ночь, навечно – только смерть,
Явилась ночь. Её прихода ждали.
Она, над головою приподняв
Утраченные некогда скрижали,
Тем самым перечёркивая явь,
Подчёркивая значимость момента,
Когда остановилось всё и вся,
Вечерние дары преподнеся,
Окаменев, подобьем монумента
Застыла. Оборвалась кинолента.
И хочется продолжить, да нельзя.

8-10 августа 2000 года


Так молятся

Так молятся: не воздевая руки,
Не пальцами водя по закорюке,
По старым пожелтевшим письменам,
Не на коленях перед образами,
Моля об Атлантиде, о Сезаме,
О граде Китеже и землях Ханаан,

Но просто - слыша соловья:
Да будет Воля Твоя!
Или, в ответ на вороньё:
Да святится Имя Твоё!
И, втягиваясь в забытьё:
Да приидет Царствие Твоё!

17 августа 2000 года


Страна Атлантиния

Кузнечик о чём-то стрекочет за окнами,
А я бы хотел, чтобы он замолчал.
Все яркие краски становятся блёклыми,
Вода исчезает, а также причал
Теряет во тьме свою чёткую линию,
В единое нечто сливаясь с водой.
Не там разыщу я свою Атлантинию,
Не в море она, а за горной грядой,
Что спит на востоке усталой верблюдицей,
Уснувшей на многое множество лет.

А в небе, прицелившись в лунное блюдце,
Стрелец приготовил уже арбалет.

Зачем же мне кажется, будто в пустыне я,
До края которой – как будто до звёзд?
Всё глуше и глуше храпит Атлантиния,
Всё дальше и дальше дрейфуя на ост.
Повсюду развешаны гордые флаги на
Хранящих молчанье её крепостях,
И жалко до слёз телебашню «Останкино»,
Чей жалобный треск отдаётся в костях,
Ютится в углах, повторяем кузнечиком
В далёком порту, что за много земель
От тех берегов, где под белым под венчиком
Страна Атлантиния села на мель.

27 августа 2000 года


Лестница

                                                               «Ступеньки в небо»
                                                                                  Лиля Хайлис

Куда вы уехали, скрылись ушли, убежали, пропали, исчезли?
Как вас отыскать в пустоте, невесомости, вечности, космосе, если
Сигналов не шлёте ни нынче, ни завтра, ни скоро, ни после,
Хотя ощущение, будто вы рядом, поблизости, где-нибудь возле.
Присутствию вашему ветер невольный свидетель,
Который завыл утвердительным голосом петель,
Напомнив небрежно, что петли дверные
(Как, впрочем, любые предметы иные)
Меняют привычные ипостаси,
Взрываясь в критической массе,
Таинственней Web’а,
Ступеньками в небо.

1 ноября 2000 года


Строфы о недрах

Земля кругла, известно всем,
Хотя, под тяжестью веков,
Взаимодействием систем
Она приплюснута с боков.

Земля могла бы быть кругла,
Когда бы на её призыв
Откликнулась и помогла
Большая сила, скажем, взрыв.

Ведя диаметром черту
От ледников до ледников,
Я, может быть, по ним прочту
На языке еретиков,

На языке сожжённых душ
Несчастных – топлива ядра,
Что только взрыв горячий дюж
Поднять со смертного одра

Такой изнемождённый дух.
Но дай ему едва-едва
Свободу – он начнёт за двух
Интерпретировать слова,

И станет бешено расти,
Железной становясь горой,
И, магму разгребя горстьми,
Пройдёт наверх земной корой,

А дальше – узкий слой земли
И всё, что зиждется на нём,
А дальше – ядерное «пли!» –
Последний самый ход – огнём.

11 ноября 2000 года


Цветомузыка

Вот ваза синего стекла,
В ней астра алая застыла...
Наталья Груздева
Вот белая стена передо мной
И чёрный стол пред белою стеной,
Перед которым – я, да в сером кресле
Весь погружаюсь в яркий Интернет,
И понимаю, что в гиперпространстве
Цвета любые можно встретить, если
Ещё не опротивел дальних странствий
Свободный дух (и, думается, нет).

23 ноября 2000 года


* * *

Года, увесистые брёвна,
Сплавляет время по реке
Забвения. И дышит ровно
Еврейский мальчик в челноке

Из брёвен, временем влекомых
Вниз по течению реки,
Которая плывёт в оковах
Двух берегов. А старики,

Седые, белые, похожи
На млечный путь из молока,
Плывут навстречу, и негоже
Назвать их просто – облака.

Достойна имени другого
Их нынешняя ипостась.
Рассвет. Выходит Иегова,
Ярилой как бы становясь.

28 декабря 2000 года