Элла Титова-Ромм (Майка)

 

Евгений Негин

 

Роман в стихах

 

 

От автора

 

С пушкинским «Евгением Онегиным» я была знакома с детства. Мой отец, любитель поэзии, так часто цитировал его начальные строфы, что уже к 7 годам я знала их наизусть. Однажды я решила переписать это произведение на новый лад. Это была дерзкая задумка, и я понимала, что не всем может понравиться моя работа. Несмотря на это, я начала действовать. Так родился «Евгений Негин». Мой роман — это юмористическое произведение, предназначенное, скорее, для развлечения.

 

Работая над своей версией произведения, я окунулась в мир Пушкина и окончательно влюбилась как в сам роман, так и в его автора. Я впервые внимательно прочитала весь текст до конца и удивилась, почему не сделала это раньше. Я счастлива, что с этим произведением у меня установилась тесная, почти интимная связь.

 

Моим редактором стала Ирина Гулько, человек, который великолепно владеет русским языком и чувствует все литературные нюансы редактируемого произведения. Я сердечно благодарна ей за ее помощь.

 

Действие моего романа происходит в Ростове-на-Дону и его окрестностях в 1990-е годы. Негину 30 лет. Вначале я старалась по возможности не отдаляться от пушкинского сюжета и использовала оригинальные, обычно широко известные, строки для построения своих строф. Но в процессе работы изменила этот подход (как и сюжет произведения). В романе использован сленг 1990-х годов.

 

Связаться с автором можно по адресам:

 

www.emromm.com

 

Этот адрес электронной почты защищен от спам-ботов. У вас должен быть включен JavaScript для просмотра.

 

 

 

 

Меня не ешьте с потрохами,

 

Не отправляйте с глаз в тюрьму,

 

Но написать роман стихами

 

Лишь мне по силам одному.

 

Не мучайтесь тоской напрасной

 

И не грустите о былом,

 

С поэзией живой и ясной

 

Идите дружно напролом. 

 

Пусть написал я слишком много,

 

Читайте главы до конца,

 

Я не скрываю в них лица

 

От этих строк до эпилога.

 

Стихи пришли от вдохновений,

 

От памяти увядших лет,

 

А также личных наблюдений,

 

Рассказов, сказок и примет.

 

 

 

Глава первая

 

I

 

«Мой дядя жил совсем без правил

 

И вот не в шутку заболел.

 

Он завещание составил 

 

И повидаться захотел.

 

В натуре, одурел ты, дядя!

 

В поселок ехать на ночь глядя?

 

Сидеть с тобой и ночь и день

 

Мне, я признаюсь честно, лень.

 

Здоровье дядю подкосило,

 

Теперь возись с полуживым!

 

Останется напиться в дым

 

И у постели ждать уныло,

 

Ругаясь матом про себя,

 

Но все же дядюшку любя!»

 

II

 

Так думал средних лет мужчина,

 

Седлая черный «Мерседес».

 

«Не в завещании причина», —

 

Он вслух заметил. И исчез.

 

Что дядя помогал деньгами,

 

Пока он шевелил мозгами

 

И первый делал миллион,

 

Всегда отлично помнил он...

 

Евгений Негин, мой приятель,

 

Родился в сердце Колымы,

 

Где, к счастью, не родились вы 

 

И не сидели, мой читатель.

 

Там не был никогда и я,

 

Мне ближе южные края.

 

III

 

Срок отбывая за растрату,

 

На зоне жил его отец,

 

Досрочно вышел бы по блату,

 

Но вдруг пришел ему конец.

 

Судьба Евгения хранила —

 

Мамаша, правда, не кормила,

 

Питаясь и сама с трудом,

 

Но вскоре он попал в детдом.

 

А там его учили строго

 

И колотили иногда,

 

И даже в юные года 

 

Была ясна его дорога.

 

Его боялась детвора,

 

Но принимала на ура.

 

IV

 

Когда же юных дней мятежных

 

Пришла Евгению пора,

 

Пора вина и женщин нежных, 

 

Его забрали опера.

 

Но вот Евгений на свободе,

 

Острижен наголо по моде,

 

Во все казенное одет —

 

От кепки до штанов и кед.

 

Не говорил он по-английски

 

И книг известных не читал,

 

Но в покер здорово играл

 

И поглощал, как воду, виски.

 

Не прилагал он много сил,

 

Но был из мощных воротил.

 

V

 

Евгению во всем фартило,

 

И поражений он не знал.

 

Почуяв золотую жилу,

 

Он окунулся в криминал.

 

Евгений был, по мненью многих

 

Его подружек длинноногих,

 

По жизни — настоящий клад,

 

Хоть и с законом шел вразлад.

 

Он продавал стволы и тряпки

 

С ученым видом знатока

 

И уводил из кошелька,

 

Как он бы выразился, бабки.

 

Короче, делал много дел

 

И крупной прибылью владел.

 

VI

 

Он жил то тут то там, но вскоре

 

В Ростове оказался он.

 

Труд не был у него в фаворе.

 

Он для другого был рожден.

 

А рядом дядя жил в поселке,

 

О нем ходили кривотолки:

 

Какой-то бизнес, деньги, дом...

 

Нечестным нажиты трудом.

 

Бежал Евгений от работы —

 

Копаться где-нибудь в пыли

 

Его заставить не могли,

 

Но все блатные анекдоты,

 

Дошедшие до наших дней,

 

Хранил он в памяти своей.

 

VII

 

От водки быстро не пьянея,

 

Он перепить любого мог,

 

Он делал деньги не потея,

 

Излишки складывая впрок.

 

Пусть говорил немногословно,

 

Решал проблемы хладнокровно.

 

Не экономил на съестном:

 

Когда являлся в гастроном,

 

Летели пачками купюры.

 

Сухим являясь из воды,

 

Умело заметал следы,

 

Не попадая в авантюры.

 

Порою напивался в хлам,

 

О чем уже известно нам.

 

VIII

 

Всего, что мог еще Евгений,

 

Пересказать мне недосуг.

 

За то носил он кличку «Гений»,

 

И даже «Кандидат наук.»

 

Мы тоже были молодые,

 

Года, как лошади гнедые,

 

Неслись, подковами звеня.

 

Ты был таким, и он, и я.

 

Ах эта молодость! Куда вы

 

Умчались, юные года,

 

Где все давалось без труда,

 

И где во всем мы были правы?

 

Так жизнь Евгения текла —

 

Он в ней крутился как юла.

 

IX

 

………………….

 

X

 

Подруг менял он то и дело,

 

Хоть страсти — не его конек,

 

Ему легко вручали тело,

 

А вместе с телом — кошелек.

 

Он не любил рыданья, ссоры,

 

Упреки, женские укоры.

 

Он был вальяжен и спесив,

 

Но то, что был Альфонсом, — миф.

 

С подругами он был небрежен.

 

Умея лишь любить себя,

 

По жизни шел он не любя,

 

А что, случалось, был он нежен,

 

Так то для красного словца —

 

Лесть забавляла стервеца.

 

XI

 

От женщин не было отбоя,

 

Хоть был он с ними грубоват,

 

Но в роли местного плейбоя,

 

Конечно, был он нарасхват.

 

Однако не хотел жениться

 

И был свободным, словно птица.

 

Любил он связи без проблем,

 

И это было ясно всем.

 

Увы, серьезность отношений

 

Не для него, его удел:

 

Пришел, увидел, овладел

 

Без всяких лишних рассуждений.

 

Ну а потом, лицом к стене,

 

Легко забыться в сладком сне.

 

XII

 

Он говорил ужасно мало,

 

Хоть было слов в мозгу полно,

 

Кого-то это доставало,

 

Кому-то было все равно.

 

И пусть он часто сквернословил —

 

Такие шашлыки готовил,

 

Что пальчики оближет тот,

 

Кто их едва положит в рот.

 

Его ревнивые подруги

 

Друг дружку били, и не раз,

 

Так что скажу вам без прикрас:

 

«Он популярен был в округе,

 

Хотя и занят лишь собой,

 

Самодостаточный ковбой».

 

 

 

XIII,  XIV

 

……………………..

 

XV

 

Бывало, он еще в постели:

 

Ему наливочки нальют

 

И приласкают. В самом деле,

 

Кругом и роскошь, и уют.

 

Проходит жизнь как вечный праздник.

 

Почистив зубы, наш проказник

 

В открытый рот нальет вино

 

(Убьет бактерии оно).

 

Прослушав новости в эфире,

 

Евгений едет в ближний лес

 

И там, в кругу других повес,

 

Бьет по мишеням, точно в тире.

 

Имел Евгений зоркий глаз,

 

И вас бы меткостью потряс.

 

XVI

 

Стемнело: в тачку он садится.

 

«Стой, Женя, стой!» — раздался крик.

 

Кричала пьяная девица,

 

Дыша в бобровый воротник.

 

Помчались в ресторан, там блюда

 

Вкусней красоток Голливуда.

 

Войдешь. И выйдешь на рогах,

 

Но должен быть ты при деньгах.

 

Ну вот и полный стол спиртного:

 

Шампанское, вино, коньяк,

 

Все что угодно для гуляк,

 

О Боже, сколько тут съестного!

 

Сыры, колбасы, пастрома —

 

Сойти голодному с ума.

 

XVII

 

Несут суфле из шоколада

 

И ананас ему вослед,

 

Но Негин уезжает — надо

 

Ему поехать на балет.

 

И что он вдруг нашел в балете? 

 

Сначала он скучал в буфете,

 

Потом поехало, пошло...

 

И к балеринам повлекло.

 

Ах, эти ножки, ножки эти,

 

Ах, эти девочки в трико!

 

Они взлетают высоко

 

И вас заманивают в сети.

 

Потом шампанское, банкет

 

И закулисный этикет.

 

XVIII

 

Я помню это время смлада —

 

Там Лещенко со сцены пел,

 

Смешил нас Райкин до упада,

 

С бобин Высоцкий нам хрипел.

 

Нам Озеров кричал с трибуны,

 

София с Аллой были юны,

 

И Макаревич был не сед.

 

С тех пор промчалось много лет.

 

Куда вы, годы, улетели?

 

В какие сгинули края?

 

Промчалась молодость моя,

 

И не во сне, на самом деле.

 

Другая музыка звучит,

 

Другой в искусстве колорит.

 

XIX

 

Мои богини постарели

 

И боги тоже не ахти.

 

Поют другие менестрели,

 

Мне не знакомые почти.

 

Спешит на сцену кто попало,

 

Она такого повидала!

 

Я ж не услышу прежних нот,

 

И взор унылый не найдет

 

Знакомых лиц на скучной сцене.

 

Здесь так темно, включите свет,

 

Мне там давно отрады нет,

 

Где прошлого витают тени.

 

Безмолвно я домой пойду,

 

Не слушать же белиберду!

 

XX

 

Театр заполнен до отказа,

 

В партере кто-то мирно спит;

 

Тут не до блюза, не до джаза,

 

Тут жизнь балетная кипит.

 

Блистательна, полувоздушна,

 

Толпою принята радушно,

 

Стоит Плисецкая, и к ней

 

Слетелась стайка лебедей.

 

Она руками машет плавно

 

И в танце медленно кружит, 

 

И вдруг как быстро побежит.

 

Никто так не умеет славно

 

Свой стан прекрасный распрямить

 

И быстрой ножкой ножку бить.

 

XXI

 

Все хлопают, тут Негин входит

 

В сопровожденьи томных дам.

 

Не сразу место он находит,

 

Когда проходит по рядам.

 

Взглянув на публику уныло,

 

Он сел туда, где место было,

 

Но чем-то недоволен он —

 

Скривился, будто съел лимон.

 

Потупил взгляд. Увы, на сцену

 

Евгений вовсе не взглянул

 

И через пять минут уснул,

 

Обняв Светлану и Елену.

 

И захрапел под рампы свет,

 

Как под Полтавой спящий швед.

 

XXII

 

Еще балет пока в разгаре

 

И поражает новизной,

 

И кто-то носится в угаре

 

По сцене, точно заводной.

 

Мелькают головы и ноги,

 

И люди хлопают в итоге.

 

Еще не гаснут фонари,

 

Еще народ пока внутри,

 

И музыки не молкнут звуки. 

 

Балет не кончится никак,

 

А время все тик-так, тик-так,

 

Опять мелькают ноги, руки.

 

Но вот Евгений вышел вон —

 

Домой проспаться едет он.

 

XXIII

 

Изображу ли я словами

 

Его огромное жилье?

 

Уже бурлит, судите сами,

 

Воображение мое.

 

Дом, словно лавка антиквара,

 

Тут все, что принесешь с базара.

 

Пусть Жене только тридцать лет,

 

Но должен он оставить след

 

В истории донского края.

 

Дом стал похожим на музей —

 

Иди, во все глаза глазей.

 

Откуда красота такая?

 

Все украшало мир его.

 

Вот что такое воровство!

 

XXIV

 

И пусть совсем аляповаты

 

Его персидские ковры,

 

Пустого места маловато

 

И много разной мишуры,

 

Водились здесь ножи и пушки,

 

Мужские, так сказать, игрушки.

 

Хоть и не лез он на рожон,

 

Был до зубов вооружен.

 

Опять замечу мимоходом:

 

Девицы из ростовских прим,

 

Влюбляясь, млели перед ним,

 

Смазливым, сильным сумасбродом.

 

А что сидел за воровство,

 

Так все воруют, что с того.

 

XXV

 

Быть элегантным человеком

 

Не всем возможности даны.

 

Ходить ты должен в ногу с веком —

 

От кутюрье носить штаны.

 

За модою следил Евгений,

 

Не опасаясь обсуждений.

 

Одетый вечно, точно франт,

 

Он нес себя как транспарант.

 

На нем костюм от Валентина*,

 

Пойти в валютный магазин

 

Примерить парочку лосин —

 

Его обычная рутина.

 

В любой одежде наш герой

 

Любил особенный покрой.

 

*Валентин Юдашкин

 

XXVI

 

Евгений и зимой и летом

 

Имел довольно модный вид.

 

Нo лучше все же быть поэтом,

 

Чтоб описать его прикид:

 

Пиджак сиреневого цвета

 

(Его особая примета),

 

Печатка, крупные часы

 

И цепь на шее для красы.

 

Ходил он, словно для показа,

 

В костюме фирмы «Адидас»,

 

Мне не найти ни слов, ни фраз

 

Для продолжения рассказа.

 

Нет, не хватает мне пока

 

Слов из родного языка.

 

XXVII

 

Куда податься человеку?

 

На выставку, в музей, в кино?

 

Пора пойти на дискотеку,

 

Ведь Негин там уже давно.

 

Горят огромными глазами

 

Вдоль людной улицы рядами

 

Двойные фонари авто.

 

И очередь — персон на сто.

 

Евгения пускают сразу

 

Амбалы в черных пиджаках,

 

Вся дискотека в их рукаx.

 

Произнести ты должен фразу —

 

Шепнуть магический пароль.

 

Ты без пароля нынче ноль.

 

XXVIII

 

Вот наш герой подходит к бару

 

И, заказав себе коньяк,

 

Идёт, как будто по бульвару,

 

Меж толп танцующих зевак.

 

Полным-полно кругом народа,

 

Никто не просит бутерброда,

 

Толпа танцует тут и там,

 

Кому-то дали по мордам.

 

Мелькают лица, ноги руки,

 

У диск-жокея пот на лбу,

 

Евгений, закусив  губу,

 

Пытается считать со скуки

 

Несуществующих ворон.

 

Увы, опять не в духе он. 

 

XXIX

 

В годах далеких молодецких

 

Я был от танцев без ума,

 

В них столько шалостей недетских

 

И ощущений задарма. 

 

Мы нашим танцам знаем цену:

 

Ламбада, вог и макарена.

 

Но я хочу предостеречь,

 

Друзья, вас от случайных встреч.

 

Они заманчивы, но все же 

 

Поберегитесь от «наград»,

 

Сперва подумайте стократ.

 

А то… а то, избавь вас, Боже!

 

Колоть придется бициллин,

 

А это очень больно, блин.

 

XXX

 

Любовь со мной играла в прятки

 

И побеждала иногда,

 

И пусть романы были кратки,

 

Я буду помнить их всегда.

 

Любил я женственную спелость

 

И молодую мягкотелость,

 

Обворожительный наряд,

 

Который чуточку примят.

 

В Ростове вы найдете много

 

Неповторимых стройных ног,

 

В чулках, а лучше без чулок.

 

Скажу уверенно и строго:

 

«Я помню ноги наизусть.

 

Меня они забыли? Пусть!»

 

XXXI

 

Когда же, подводя итоги,

 

Безумец, их забудешь ты?

 

Ах, эти ноги, эти ноги!

 

Ах, эти страстные мечты.

 

Возможно, я такого склада —

 

Другой награды мне не надо,

 

Чем страстно целовать песок

 

Там, где ступала пара ног.

 

Они меня околдовали!

 

Все забывал я ради них:

 

Еду и сон, перо и стих.

 

(Поймете вы меня едва ли).

 

Исчезли ноги, как года,

 

Куда они ушли? Куда?

 

XXXII

 

Большая грудь — мечта поэта.

 

Однако, что ни говори,

 

А мне нужны для тет-а-тета

 

Лишь ноги, черт бы их дери.

 

Они всегда приятны взгляду,

 

Их получая как награду,

 

Плененный стройной красотой

 

И бедер линией крутой,

 

О, как я их прилежно нежил

 

Под длинной скатертью столов!

 

Я их всегда ласкать готов

 

(Кто ноги не ласкал, тот не жил!)

 

Люблю их чудную красу

 

У моря, у реки, в лесу.

 

XXXIII

 

Я помню море в Краснодаре.

 

Как я завидовал волнам!

 

Хотел я, будучи в ударе,

 

Покорно лечь к ее ногам,

 

Губами ног касаясь милых.

 

Я отказаться был не в силах

 

От странной слабости такой —

 

По пятке провести щекой.

 

Не стану делать я секрета — 

 

Нет ничего красивей ног!

 

Пусть это будут Маша, Света,

 

Я заласкаю ноги впрок.

 

Увы, другие части тел

 

Я лобызать не так хотел.

 

XXXIV

 

Люблю я очень ножки Буша,

 

Но лучше ноги у девиц.

 

Когда идут они из душа,

 

Я падаю пред ними ниц.

 

И вновь кипит воображенье,

 

И снова их прикосновенье

 

Внезапно разжигает кровь,

 

О, это больше, чем любовь!

 

На этом хватит женщин славить,

 

Я тут наговорил с лихвой —

 

Язык не дружит с головой.

 

Я их боюсь, чего лукавить,

 

Ведь в них порою нет души,

 

Хоть ноги очень хороши.

 

XXXV

 

И где же наш Евгений сонный?

 

Похоже, что в постели он.

 

Ростов, рассветом пробужденный,

 

Уже давно забыл про сон.

 

Встает банкир, идет налетчик,

 

И должнику включают счетчик,

 

Милиция свистит в свисток,

 

Людишек тянется поток.

 

Чадит завод, гудят моторы,

 

Плывут куда-то корабли,

 

Надсадно лают кобели,

 

Выходят на работу воры.

 

И кто-то там, в другом краю,

 

Сказал свое how are you.

 

XXXVI

 

Евгений, прибыв с дискотеки,

 

Свалившись пьяным на кровать,

 

Храпел, и вздрагивали веки —

 

Он был любителем поспать.

 

Проснется, видимо, не скоро,

 

Хлебнет лечебного кагора;

 

Хоть жизнь его была пестра,

 

Похожи завтра и вчера.

 

Угрюмым ходит наш Евгений.

 

Понять его не мудрено —

 

Его тошнит уже давно

 

От всевозможных наслаждений.

 

И от гулянок и пиров

 

Герой наш не совсем здоров.

 

XXXVII

 

Так рано чувства в нем увяли:

 

Наскучил гам, наскучил шум,

 

И даже ветреные крали

 

Не возбуждали больше ум.

 

Разборки утомить успели,

 

Друзья лихие надоели,

 

Приелся маковый пирог,

 

Бифштекс кровавый не был впрок.

 

От коньяка его мутило,

 

И больше не брала трава,

 

От водки ныла голова.

 

И хоть и был он воротила,

 

Но все забросил наконец:

 

И баб, и пьянки, и свинец.

 

XXXVIII

 

Причина тяжкого недуга

 

(Поймет сейчас и детвора) —

 

Его любимая подруга,

 

Короче, русская хандра.

 

Потворствуя случайной блажи,

 

Хотел он застрелиться даже,

 

Но, поглядев на пистолет,

 

Себе сказал: «О Негин, нет!»

 

Угрюмый, злобный, едкий, лютый —

 

Увы, типичный мизантроп,

 

Был рад сойти Евгений в гроб;

 

Ни милый взгляд, ни сейф с валютой,

 

Ничто не трогало его,

 

Установился статус-кво.

 

XXXIX, ХL, ХLI

 

. . . . . . . . . . . . . . . . . .

 

. . . . . . . . . . . . . . . . . .

 

. . . . . . . . . . . . . . . . . .

 

ХLII 

 

О женщины большого света!

 

К вам охладел он неспроста,

 

Марина, Роза, Рая, Света —

 

Одна сплошная скукота.

 

Они гордятся пустяками,

 

Мужчин считают дураками

 

И, затевая разговор,

 

Всегда несут полнейший вздор.

 

К тому же, все они порочны

 

И большей частью не умны,

 

В них нет желанной глубины,

 

Их обещания непрочны,

 

Всех меркантильный гложет дух —

 

От молодых и до старух.

 

 

 

XLIII

 

Увы, красотки молодые

 

Давно не трогают его:

 

Ни в пышных формах, ни худые,

 

Ни их азарт, ни озорство.

 

Он их покинул, мой Евгений,

 

Уйдя от прежних развлечений,

 

Он заперся в своем дому —

 

Там было хорошо ему.

 

Хотел писать Евгений прозу,

 

Но был ленив, и ничего,

 

Увы, не вышло у него,

 

Должно быть, муза стала в позу.

 

Так не сумел попасть он в ряд

 

Нас, тех, кто пишет все подряд.

 

ХLIV

 

Опять, тоскуя и скучая,

 

И чью-то вспоминая мать,

 

Решил он как-то, выпив чая,

 

Начать хоть что-нибудь читать.

 

Пошел с утра в библиотеку,

 

Серьезно, как паломник в Мекку.

 

И притащил домой тома,

 

Чтоб почерпнуть из них ума.

 

И там все скучно, нет интриги,

 

И непонятно ничего.

 

Читать? О нет, не для него!

 

Как женщин, он оставил книги,

 

Поняв с завидной быстротой,

 

Что занимается туфтой.

 

ХLV

 

Неся пожизненное бремя

 

Тоски и вечной суеты,

 

С ним подружился я в то время,

 

В нем разглядев свои черты.

 

Хоть сам Евгений из народа,

 

Была в нем барская свобода.

 

Пусть он иное существо,

 

Я все равно любил его.

 

Мы оба женщин много знали,

 

И много пили. И не квас!

 

Пожар в обоих поугас,

 

И пусть похожи мы едва ли,

 

Но были, точно брат и брат,

 

Хоть я, увы, не так богат.

 

XLVI

 

Кто на пределе жил, тот может

 

От жизни утомиться вдруг,

 

Того уже не так тревожит,

 

Что происходит там, вокруг.

 

Евгений начал жить вполсилы,

 

Ему друзья уже не милы,

 

И память пролетевших лет

 

Давным-давно он свел на нет.

 

Пусть иногда из-за морали

 

Меня смущал его язык,

 

Но позже к мату я привык

 

И замечал его едва ли.

 

Когда ж не находил он слов,

 

Я тоже был молчать готов.

 

XLVII

 

Как часто лето нас манило

 

Туда, где Дон играл водой;

 

Воды чарующая сила

 

Дух укрепляла молодой.

 

Мы томно нежились на пляже,

 

Сгореть не опасаясь даже,

 

Крутя недолгую любовь:

 

Постель, разрыв, свободен вновь.

 

Мы ощущением свободы

 

Так упивались допьяна!

 

Была нам молодость дана...

 

Прошли бесследно эти годы,

 

Не унестись уже мечтой

 

Хотя б на время к жизни той.

 

XLVIII

 

В плену печальных рассуждений,

 

Спиной опершись о гранит,

 

Стоял у пристани Евгений,

 

Казалось, что Евгений спит.

 

Все было тихо: спали птицы,

 

Ни звука, будто бы в гробнице,

 

И только был один дефект —

 

Шумел Буденновский проспект.

 

Но вот Евгений сдвинул ногу

 

И зашагал по мостовой,

 

Он шел по ломаной кривой,

 

Поскольку пьяный был немного.

 

Внезапно ускоряя шаг,

 

Он вдруг совсем ушел во мрак.

 

XLIX

 

О моря Черного красоты!

 

Шашлык, холодное пивко!

 

Я, позабыв свои заботы,

 

Уеду к морю далеко.

 

Заеду в Сочи и в Анапу,

 

Взойду на катерок по трапу.

 

В Одессу прибыв на постой,

 

Я буду вечно холостой.

 

Зачем вам горы и долины?

 

Ведь здесь природа хоть куда,

 

Здесь есть и солнце, и вода,

 

И кипарисы-исполины.

 

Тут отдыхает млад и стар,

 

Мечтая получить загар.

 

L

 

Придет ли час моей свободы?

 

«Пора, — взываю к ней, — пора»

 

Сижу у моря, жду погоды,

 

Но хлещет дождь как из ведра.

 

Тоскливо, неуютно, зябко.

 

И белый парус, точно тряпка.

 

И жуткий ливень как назло.

 

С погодой мне не повезло.

 

А полететь бы на Мальдивы,

 

Лежать на пляже голышом,

 

Стихи строчить карандашом...

 

Со мной уехать не хотите?

 

Там солнце, воздух и вода,

 

Там даже горе  — не беда.

 

 

 

 

 

LI

 

Евгений был готов умчаться

 

Со мной в другие города,

 

И мы б сумели, может статься,

 

Уйти от грусти навсегда.

 

Когда-то он, забавы ради,

 

С подачи собственного дяди,

 

Добыл солидный капитал.

 

Но быстро от всего устал:  

 

От пьянства, рэкета, разврата,

 

Терзаясь бременем своим,

 

По сути — вечный пилигрим.

 

Я в нем давно увидел брата.

 

Но расставанья пробил час —

 

Судьба разъединила нас.

 

LII

 

Вдруг телеграмма  — дядя болен.

 

Разбил инсульт, но жив пока.

 

Евгений, ясно, недоволен,

 

Но мчит увидеть старика.

 

Его гаишники стращали, 

 

Но нажимал он на педали.

 

Звезд было мало, а луна

 

Была за тучей не видна.

 

Итак, летел он оголтело

 

(Я начал этим свой роман)

 

Угрюмый, злой, как басурман,

 

Курил траву он то и дело.

 

Вот и поселок наконец.

 

Но дядюшке пришел конец.

 

LIII

 

Евгений получил наследство,

 

Но не торопится ничуть:

 

Он будто бы вернулся в детство,

 

Решив в поселке отдохнуть.

 

Покойника ждала могила,

 

Евгения толпа сверлила

 

Ножами любопытных глаз.

 

Он видом их своим потряс.

 

И вот Евгений сельский житель.

 

Забыв про воровскую спесь,

 

Собрался задержаться здесь,

 

Здесь обрести свою обитель.

 

Хоть и тянул его Ростов,

 

Он к новой жизни был готов.

 

LIV

 

Два дня он спал на сеновале,

 

Пил молоко из-под коров,

 

Вел с мужиками трали-вали,

 

Кормил собою комаров.

 

На третий он чесаться начал

 

И с мужиками не судачил.

 

Они его клонили в сон.

 

И очень скоро понял он —

 

Здесь скука та же, что в Ростове.

 

Его уже не забавлял 

 

Под звездным небом сеновал,

 

И он все чаще хмурил брови.

 

Осталась лишь хандра одна

 

И сон похмельный от вина...

 

LV

 

Я был рожден для жизни скромной,

 

Но не могу кривить душой, 

 

Хотел жилплощади огромной,

 

Имея угол небольшой.

 

Я не считал себя невинным

 

И забавлялся духом винным.

 

Ходил на службу и в кино,

 

Играл с друзьями в домино,

 

Читал газеты и журналы,

 

Со всеми топал на парад,

 

Тринадцатой зарплате рад,

 

Смотрел, конечно, сериалы.

 

Неужто я провел в тени

 

Мои счастливейшие дни?

 

LVI

 

Идя желаниям навстречу,

 

Скажу: «Евгений — мой герой».

 

И я различия замечу

 

Между Евгением и мной,

 

Чтоб нас не путали случайно:

 

Я — вира, он, скорее, — майна,

 

У нас различные черты,

 

И я, скорей, из бедноты.

 

Не думайте, что мне хотелось

 

Изобразить тут свой портрет,

 

Хотя, как истинный поэт,

 

Я получил бы приз за смелость.

 

Ведь часто, покорясь судьбе,

 

Поэты пишут о себе.

 

LVII

 

Хочу заметить: все поэты 

 

Писать желают о любви.

 

Другие темы и предметы

 

Их не волнуют — се ля ви.

 

И я писал об этом смело,

 

Когда мне в ухо Муза пела.

 

Теперь всех мучает вопрос,

 

Писал я в шутку иль всерьез.

 

И кто она, о ком все это?

 

Кому поет моя струна?

 

И кем из них душа больна?

 

Простите блудного поэта,

 

Но всех подружек помню я,

 

Ведь это молодость моя.

 

LVIII

 

Я помню первые творенья —

 

Испуганный, смущенный слог.

 

Ко мне пришли стихотворенья,

 

Всего каких-то пару строк.

 

Потом я стал писать поэмы

 

И выбирал такие темы,

 

Чтоб интересно было всем,

 

На этом я собаку ем.

 

Люблю писать, чего не скрою,

 

А также много говорить,

 

Мне б и хотелось, может быть,

 

Язык свой придержать порою,

 

Но лишь когда я сытно ем,

 

Тогда бываю глух и нем.

 

LIX

 

Прошла любовь, затихли Музы

 

И не стучатся в дверь мою,

 

Я с ними требую союза,

 

Ведь только с ними я в раю.

 

Пишу, и сердце не тоскует,

 

Пусть мне кукушка накукует

 

Спокойной зрелости года,

 

Но чтоб писать хоть иногда.

 

Но нет, молчит кукушка злая,

 

Мне скучно, вдохновенья нет,

 

Грустит рабочий кабинет,

 

Судьба его, поди, такая.

 

Но может, эдак в сорок пять,

 

И прозу я начну писать.

 

LX

 

Вот так я, двигаясь неспешно,

 

Закончил первую главу.

 

Она еще сыра, конечно,

 

Зато понятна большинству.

 

Пересмотрел ее я строго:

 

Возможно, я загнул немного,

 

Но все оставлю так, как есть,

 

Пусть за один присест не съесть,

 

Но я работал кропотливо.

 

Плоды трудов моих горьки,

 

И отдыхая от строки,

 

Пойду-ка выпью банку пива.

 

И  может быть, на склоне дня

 

Вы не осудите меня.

 

 

 

Глава вторая

 

I

 

Поселок, где скучал Евгений,

 

Был не известен никому,

 

Всего лишь несколько строений.

 

Зачем такая глушь ему?

 

Огромный дом уединенный,

 

Стальным забором огражденный,

 

Стоял за речкою вдали.

 

Внутри рычали кoбели.

 

Здесь прятал дядюшка богатства

 

И прятался от мира сам,

 

Но отлетел он к небесам,

 

В небесном поселился царстве.

 

Теперь Евгений, наш герой,

 

Владеет этой «конурой».

 

II

 

Огромный дом стоял, как замок,

 

Как неприступная гора.

 

И был он вне обычных рамок —

 

Скорее завтра, чем вчера.

 

Повсюду финские обои,

 

Журнальный столик, там — «Плейбои».

 

На стенах яркие ковры

 

И вентилятор от жары.

 

Фарфор и прочая посуда.

 

Все только Жене одному.

 

Зачем теперь Ростов ему?

 

Давно пора бежать оттуда.

 

Но Женя от всего зевал

 

И постоянно поддавал.

 

III

 

В огромном поселившись доме,

 

Давил он мошек на окне,

 

За водкой ездил на пароме,

 

Стоял от сплетен в стороне.

 

Все было мило: дверь и стены,

 

Санузел, спутник гигиены,

 

Три люстры, хельга, погреб-склад,

 

В шкафу — велюровый халат.

 

Сервиз «Мадонна», рюмки, вазы,

 

Скульптура — женщина с веслом,

 

Комод, набитый барахлом.

 

Все в лучшем виде, прямо с базы.

 

О дядюшке все знали — он

 

Имел подпольный миллион.

 

IV

 

Один среди своих владений,

 

Забыв на время про нытье,

 

Задумал как-то наш Евгений

 

Покинуть логово свое.

 

Не тут-то было, люди знали

 

Про Женю разные детали.

 

К тому же, дядя был прохвост —

 

Построил свой дворец до звезд.

 

Племянника совсем не зная,

 

Судить не надо. Может, он

 

Пороков дядиных лишен

 

И жизнь его совсем иная.

 

К тому же, он красив собой —

 

Капкан для девушки любой.

 

V

 

Соседи бы искали дружбы,

 

Но неприветлив Негин мой,

 

Он так бы не бежал от службы,

 

Не тяготился б так тюрьмой,

 

Как дружбой. Все ему не пара,

 

Не принесут друзья навара.

 

Поскольку был он нелюдим,

 

Мужчины не общались с ним:

 

Сосед, мол, неуч сумасбродный,

 

Он то и дело пьет вино,

 

За окнами всегда темно,

 

Для нас чужак он инородный.

 

Так Негин жил совсем один

 

В плену опущенных гардин.

 

VI

 

В поселок тот же, в ту же пору

 

Далекий заглянул сосед,

 

Устроил он в Ростове ссору,

 

Нажил себе немало бед.

 

Владимир Энский, местный житель

 

Вернулся в прежнюю обитель.

 

Мы с ним составили б дуэт —

 

Владимир тоже был поэт.

 

Желая мирного соседства,

 

Не докучал он никому,

 

Надеясь не попасть в тюрьму,

 

Ведь был он дебоширом с детства. 

 

Нашкодит тут, нашкодит там

 

И отсидится по кустам.

 

VII

 

Зато он в дружбу верил свято

 

И был любому другу рад,

 

В мужчине всяком видел брата,

 

Пусть тот был беден иль богат.

 

Была проста его одежда,

 

Была светла его надежда,

 

И мира суета и блеск

 

Душевный вызывали всплеск.

 

Играл он сносно на гитаре,

 

В нем юный дух не оскудел,

 

И это вовсе не предел

 

Его достоинств. На радаре

 

Он был у многих местных дам,

 

Хоть был мальчишкой по годам.

 

VIII

 

Он верил в чудное мгновенье

 

И часто, забывая сон,

 

Ловил минуты вдохновенья —

 

Трудился над стихами он.

 

Пусть Вова начудил в Ростове,

 

Там дело не дошло до крови.

 

А что был вспыльчив иногда,

 

Так это спишем на года.

 

Кто есть избранные судьбами?

 

Из них ли Энский? Ведь его

 

Любили все до одного

 

И осыпали похвалами.

 

Он был проворен, деловит

 

И привлекателен на вид.

 

IX

 

Он был романтиком с рожденья,

 

Его тревожили: луна,

 

Цветы, букашки, птичье пенье,

 

Зима и ранняя весна.

 

Он с рюкзаком ходил в походы,

 

Встречал закаты и восходы

 

И поэтическим огнем

 

И ночью полыхал, и днем.

 

Был в малом бизнесе Владимир

 

И много в жизни не мудрил,

 

Людей по рангам не делил —

 

Такой мужчина нынче вымер.

 

Галантен, точно кавалер —

 

Невежам нынешним в пример.

 

X

 

Он под гитару пел недурно,

 

Народ заслушивался аж,

 

И говорил весьма культурно,

 

Совсем не так, как Негин наш.

 

А как стихи читал он классно!

 

Звучали строки громогласно.

 

В них грусть и радость, жар и лед —

 

Он был не просто рифмоплет,

 

Он был поэтом по натуре.

 

К тому же, пламенно влюблен.

 

И может быть, сумеет он

 

Оставить след в литературе.

 

Ведь Энский — истинный поэт

 

(Поэту было двадцать лет).

 

XI

 

Привыкнув к тишине, Евгений

 

Не появлялся из норы,

 

Он не искал увеселений,

 

Ему наскучили  пиры.

 

Не выносил он больше шума,

 

А лишь в окно смотрел угрюмо.

 

О  свадьбах, праздниках, вине,

 

Политике в своей стране

 

Он говорить и не пытался.

 

Имея мягкий баритон,

 

Был молчалив по жизни он —

 

Тем от толпы и отличался.

 

Хоть возбуждал он женский пол,

 

Но был на женщин очень зол.

 

XII

 

Пусть не был олигархом Энский,

 

Но выпить все хотели с ним;

 

Таков обычай деревенский, 

 

Пренебрегать негоже им.

 

Любили нового соседа.

 

Лишь он придет, тотчас беседа

 

О том, что написал Толстой,

 

О скуке жизни холостой.

 

Зовут соседа к самовару,

 

Горячий чай уже готов,

 

Здесь сладости любых сортов.

 

А вот и Энский взял гитару.

 

И начал петь (ох, бог ты наш!):

 

«Ах вернисаж, ах вернисаж!»

 

XIII

 

Но Энский воспылал желаньем

 

Узнать, а чем живет сосед.

 

Сосед отнесся с пониманьем,

 

Хоть был изрядный домосед.

 

Они сошлись. Не в том, конечно,

 

Значеньи слова, нет, не в том.

 

Сошлись по-дружески, безгрешно,

 

Сначала, словно пес с котом,

 

Потом друг другу были скучны,

 

Потом поладили, и вдруг,

 

Друг с другом стали неразлучны —

 

И Женя Вове — лучший друг.

 

Ведь дружба крепкая нужна

 

Порою больше, чем жена.

 

 

 

XIV

 

Растут с годами аппетиты,

 

Не привлекает нас ничья,

 

Все остальные карты биты —

 

Туз в этой жизни только я. 

 

Мы все себе Наполеоны,

 

Наполеонов миллионы.

 

И нам стремление дано —

 

Всех прочих отправлять на дно.

 

Но Энского берег Евгений,

 

Хоть он людей и презирал

 

И вовлечен был в криминал,

 

Но правил нет без исключений.

 

Пока совсем не одичал,

 

Иных он очень отличал.

 

XV

 

Он слушал Энского с улыбкой.

 

Поэта пылкие слова

 

Звучали музыкою зыбкой,

 

От них кружилась голова.

 

Евгению то было ново,

 

Он своего стыдился слова,

 

Стараясь другу не мешать

 

Толпу речами искушать.

 

Заметив Энского блаженство,

 

Он думал: «Без меня придет

 

Когда-нибудь его черед,

 

Пусть он стремится к совершенству.

 

Ему ведь только двадцать лет,

 

Мы тоже чушь несли и бред».

 

XVI

 

Рождались между ними споры,

 

Но Негин мало говорил,

 

Его томили разговоры —

 

Тут Энский был ему не мил.

 

Ведь это только нам, поэтам,

 

Дай поболтать о том, об этом.

 

Мы, рассуждая обо всем,

 

Такую чушь порой несем.

 

Но Негин уходил от трений,

 

Увиливал от нудных тем

 

И уставал не от поэм,

 

А от ненужных рассуждений.

 

Он лишь бессмысленно кивал

 

И то и дело наливал.

 

XVII

 

Возможно, Негин был поэтом

 

С легко ранимою душой,

 

Я это видел по приметам —

 

Имею опыт небольшой.

 

Мы все поэзией грешили,

 

Когда страдали и любили.

 

Недаром говорят: «Стишки —

 

Наивной юности грешки».

 

Кто охлаждал любовь разлукой,

 

Тот был умнее, ведь порой

 

Любовь — тяжелый геморрой,

 

Уж лучше упиваться скукой

 

И предков верный капитал

 

Спускать. И гибнуть за металл.

 

 

 

XVIII

 

Когда под вечер мы зеваем

 

И устаем от суеты,

 

Когда пора уснуть трамваям,

 

И звезды светят с высоты,

 

Поэт не спит, читает оду 

 

Народу сонному в угоду.

 

Ох, как хорош его рассказ —

 

Чужие страсти греют нас.

 

Читает он не для наживы

 

И развлечения элит,

 

Пусть сердце бедное болит,

 

Оно стучит, и чувства живы.

 

И честный человек, и вор

 

Ведут о страсти разговор.

 

XIX

 

Был Энский демагог по нраву —

 

Язык работал без помех.

 

Веди ораторов ораву —

 

За пояс он засунет всех...

 

Слывя занудным индивидом,

 

Евгений слушал с умным видом,

 

Как тот, внимание любя,

 

Спешил глаголить про себя.

 

Свою доверчивую совесть

 

Он пред Евгением открыл.

 

Увы, Евгений был бескрыл,

 

Он принимал чужую повесть,

 

Но о себе молчал всегда:

 

Ни бэ, ни мэ, ни нет, ни да.

 

XX

 

Владимир был влюблен. В кого же?

 

Кто был любви его предмет?

 

Хотите имя знать? Ну что же,

 

Раскрою скоро я секрет.

 

Ни бары, ни друзья, ни шмотки

 

И ни ростовские красотки

 

Его не привлекали взгляд.

 

На кой они, скажите, ляд?

 

Ведь он влюблен! Теперь, я знаю,

 

Уже не любят сильно так,

 

Но он влюбляться был мастак,

 

И тут его я понимаю:

 

И ночью темною, и днем

 

Горел он юности огнем.

 

XXI

 

Итак, я вам представлю Олю.

 

Влюбился Энский без ума.

 

Она его терзала вволю,

 

Но полюбила вдруг сама.

 

Потом в тени деревьев парка

 

Им вместе становилось жарко,

 

А если шли они на пляж,

 

То от любви сгорали аж...

 

Потом он долго жил в Ростове,

 

Но вот вернулся как жених,

 

Все замечательно у них,

 

И все для свадьбы наготове:

 

И платье белое с фатой,

 

И толстый перстень золотой.

 

XXII

 

Владимир, обещав жениться,

 

Ждать брачной ночи не хотел.

 

Но Оля тут же стала злиться,

 

И он настаивать не смел.

 

До свадьбы мама не велела:

 

Душа-пожалуйста, но тело…

 

Так полюбил он тишину,

 

И ночь, и звезды, и луну,

 

И степь ковыльную, и поле.

 

Удел поэта был тяжел,

 

Но он по бабам не пошел

 

И принял жертвенную долю:

 

Пусть ночью рубит он дрова.

 

Жениться? Мучайся сперва!

 

XXIII

 

Была ромашкой чистой Оля,

 

Всегда добра и весела,

 

С утра — ни капли алкоголя,

 

Хоть выпить, в общем-то, могла.

 

Тоской напрасной не томима,

 

Вся натуральная, без грима.

 

Всегда резва, как стрекоза,

 

Все есть — и ноги, и глаза.

 

Тут не найти другого мненья,

 

Увидишь даже с бодуна —

 

Обворожительна она,

 

И в этом, право, нет сомненья. 

 

Но у меня иной настрой —

 

Займусь-ка старшею сестрой.

 

XXIV

 

Сестра по имени Татьяна

 

Была на год всего взрослей.

 

Могла играть на фортепьяно,

 

По гороскопу — Водолей.

 

Ах, это имя: Таня, Таня!

 

Звучит, навеки сердце раня.

 

Давно устал от Свет и Маш

 

Задумчивый Евгений наш.

 

Признаться, вкуса так немного

 

Порою в наших именах,

 

Но Таня — это ох и ах!

 

(От прочих у меня изжога).

 

Хочу, чтоб так звалась она,

 

Моя возможная жена.

 

XXV

 

Итак, она звалась Татьяной.

 

Совсем, как Оля, хороша,

 

Замечена однажды пьяной,

 

Но, впрочем, милая душа.

 

Дика, печальна, молчалива,

 

Белее белого налива,

 

Она в родной своей семье

 

Была как будто не в струе,

 

Как будто из другого клана.

 

К отцу и матери она

 

Порой бывала холодна,

 

И в спальню уходила рано.

 

Любила часто быть одна,

 

Толпа ей не была важна.

 

XXVI

 

Романтика — ее подруга,

 

Задумчивость — ее сестра.

 

В мечтах о выборе супруга

 

Проводит Таня вечера.

 

Ее изнеженные пальцы

 

Не знают игл. Засесть за пяльцы?

 

Ведь это же такое дно — 

 

Шитье и кройка заодно.

 

Но о семье она мечтала.

 

Казалось ей, законный брак

 

Имеет много разных благ,

 

К примеру, в росте капитала.

 

Полно других примеров есть,

 

Их всех не перечислить здесь.

 

XXVII

 

Татьяна в карты не играла,

 

Азарт совсем не для нее.

 

Она усиленно читала —

 

Губила зрение свое.

 

Мы тоже многое читали,

 

Заняв места в читальном зале. 

 

Прочтем страницу, и вперед:

В больницу, в школу, на завод.

 

Когда сестра ее сзывала 

 

Друзей своих на сеновал,

 

Где каждый ел и выпивал,

 

Она и тут опять читала.

 

Не ела с ними, не пила

 

И не сидела досветла.

 

XXVIII

 

Любила Таня на балконе

 

Курить, приветствуя закат,

 

В ее обычном лексиконе

 

Красивых слов шумел каскад.

 

Она читала и читала, 

 

Когда ж ей книжек было мало, 

 

Глядела в голубой экран;

 

На кухне мерно капал кран,

 

Ее он усыплял мгновенно,

 

И долго в сонной тишине

 

Она дремала при луне.

 

И в семь часов обыкновенно

 

Вставала, вмиг пробуждена,

 

И вновь курила у окна.

 

XXIX

 

Ей рано нравились романы,

 

Она читала допоздна,

 

Ее не мучили обманы

 

Толстого или Куприна.

 

Отец ее был славный малый,

 

Немного взбалмошный, пожалуй,

 

Пусть не читал он ничего,

 

Не будем обвинять его.

 

Хоть он и не любил романы,

 

Но не заботился о том,

 

Какой читает дочка том,

 

Ведь все девицы — книгоманы.

 

Жена его была сама

 

От тех романов без ума.

 

XXX

 

Жена читать любила с детства

 

Тома изданий подписных.

 

Они достались ей в наследство,

 

Она взахлеб читала их.

 

Там, в книгах, все: любовь, измены,

 

Короче, царство Мельпомены.

 

Но муж (жених еще пока)

 

Смотрел на книги свысока,

 

К героям иногда ревнуя.

 

Пусть лучше трудится жена,

 

Чем в книгу пялится она

 

И ждет за это поцелуя.

 

Пусть лучше штопает и шьет

 

И честь семейную блюдет.

 

XXXI

 

И вот она уже невеста.

 

А вот и в ЗАГС идет она.

 

Кричат ей: «Тили, тили тесто!»

 

И хлоп! Oна уже жена.

 

Был муж умен, красив и молод,

 

Но захотел покинуть город.

 

И вот поселок, дом и сад,

 

Но ей так хочется назад.

 

Она то плакала, то злилась,

 

С супругом чуть не развелась,

 

Но, разорвать не в силах связь,

 

Со всем внезапно примирилась.

 

Мы привыкаем ко всему,

 

Так легче сердцу и уму.

 

XXXII

 

Ей хорошо жилось с супругом,

 

Она утешилась совсем,

 

Он ей теперь казался другом:

 

Не пьет, не курит, без проблем.

 

Поселок полюбился вскоре —

 

И тут есть развлечений море.

 

И хоть от центра отдален —

 

Есть парикмахерский салон.

 

Есть магазины, дискотека,

 

Дворец культуры, парк, кино,

 

Ларек с табличкою «Вино» —

 

И все для блага человека.

 

А в гастрономе — колбаса.

 

Ну не поселок — чудеса!

 

XXXIII

 

По вечерам она, заметим,

 

Писала что-то в дневнике.

 

Все занимались делом этим —

 

Сидели с ручкою в руке.

 

Забросив узкие юбчонки 

 

И превратившись из девчонки,

 

Как говорили в старину,

 

В простую мужнюю жену,

 

Она старела все сильнее:

 

Усталый невеселый взгляд,

 

Морщины на лице и шее,

 

Немодный выцветший наряд.

 

А время мчалось все быстрей —

 

Пора пришла для дочерей.

 

XXXIV

 

А муж любил ее безумно,

 

И в женские дела не лез,

 

Он иногда сморкался шумно,

 

Но реку обожал и лес.

 

Спокойно дни его катились,

 

Соседи иногда сходились,

 

Приехав из окрестных мест,

 

Для проведения фиест.

 

Сначала карты, после пиво,

 

Вино, вино и домино

 

И снова карты и вино,

 

Не запретишь ведь жить красиво.

 

Там ужин, там и спать пора,

 

Одно название — дыра.

 

XXXV

 

Вот так и жили жизнью мирной,

 

Не злились из-за ерунды,

 

Ложились линией пунктирной

 

Их безмятежные следы.

 

Два раза в год они болели,

 

Лежали с банками в постели,

 

Но в остальном, как весь народ,

 

Водили жизни хоровод.

 

С друзьями праздники встречали,

 

В кино ходили иногда.

 

Так пролетали их года.

 

Короче, жили без печали.

 

А на столе у них всегда

 

Была хорошая еда.

 

XXXVI

 

Итак, они старели оба,

 

Виски белели сединой,

 

Но муж уже стоял у гроба...

 

И был отправлен в мир иной.

 

Случилось это за обедом-

 

Сидел за рюмочкой с соседом.

 

Теперь жена его одна

 

Стара, несчастна и больна.

 

Одна теперь надежда — дочки.

 

Но выйдут замуж, а потом

 

Забудут путь в родимый дом

 

И не напишут даже строчки.

 

Грустит печальная вдова,

 

Но дальше движется глава.

 

XXXVII

 

Владимир Энский, возвращенный

 

В  пенаты милые свои,

 

И в Ольгу Арину влюбленный,

 

Был принят, словно член семьи.

 

Он выпил на поминках пива

 

И говорил весьма красиво:

 

«Меня он нянчил, сорванца,

 

Его держал я за отца.

 

Он обещал еще при жизни,

 

Что Олю выдаст за меня».

 

«Дождусь ли, — говорил он, — дня?»

 

Увы, мы встретились на тризне.

 

А дальше — некролог в стихах

 

И чей-то ох, и чей-то ах.

 

XXXVIII

 

Владимир помянул и деда,

 

Слезами окропив лицо.

 

И началась у всех беседа:

 

Словцо цеплялось за словцо —

 

Про то, как мало им осталось,

 

А там болезни и усталость.

 

А после вовсе их сметут,

 

Недолго оставаться тут,

 

Где молодое правит племя,

 

Растет, волнуется, кипит,

 

Крепчает, ходит в общепит.

 

Придет, придет другое время!

 

Но мы пока еще в строю

 

И не спешим к небытию.

 

XXXIX

 

Пока что пейте жизнь с лихвою,

 

Как пьете водку иль чаи

 

И не дружите с головою,

 

Друзья любезные мои!

 

Я к людям охладел так рано,

 

Мне тяжело сойти с дивана,

 

Романтика-других удел,

 

И к ней я тоже охладел,

 

Но не спешу я склеить ласты,

 

Я графоманией грешу,

 

Я все пишу, пишу, пишу,

 

Пусть кляксы на руках от пасты.

 

Надеюсь я, что этот труд

 

Прочтут, оценят и поймут.

 

XL

 

Возможно, тронет чье-то сердце

 

Моя мышиная возня,

 

Пусть иногда острее перца

 

Рождались строфы у меня. 

 

И может, памятник нетленный

 

Поставят там, где дух мой бренный

 

Останется на много лет.

 

И кто-то скажет: «Вот поэт!

 

Какие классные творенья!»

 

Строфа уверенно звенит,

 

Надеюсь, память сохранит

 

Все, что писал, без измененья.

 

Все это будет, а пока

 

Пусть отдохнет моя рука.

 

 

 

Глава третья

 

I

 

—Куда, Вован, ты валишь рано?

 

—Евгений, мне идти пора,

 

Теперь, где Оля и Татьяна,

 

Мои проходят вечера.

 

—У Ариных? Да неужели?

 

Прикольней полежать в постели,

 

Чем вместе с ними пить бурду.

 

—Ну что ты, Негин, я пойду.

 

Меня там любят как родного.

 

Скажи мне честно, прав ли я? —

 

Простая русская семья,

 

Добротный дом, полно съестного:

 

Варенье, водка, куры, мед.

 

Чего еще недостает?

 

II

 

—Не вижу с ними я проблемы,

 

Но твой ли, Вовчик, это круг?

 

—Мне плохо лишь среди богемы,

 

Люблю домашний я досуг.

 

—Понятно, у тебя там баба,

 

Но а меня вот душит жаба.

 

Слабо мне заявиться вдруг?

 

Скажи им просто — это друг,

 

И больше про меня ни слова.

 

Дыра тут, или не дыра,

 

Потусоваться мне пора.

 

—Не выпадай в осадок, Вова.

 

—Поедем к ним? — Да хоть сейчас,

 

Надеюсь, не прогонят нас.

 

III

 

Они, как вихри, полетели.

 

Явились, их к столу ведут.

 

«Матрешка Вовчика при теле», —

 

Подумал Негин-баламут.

 

Под ложечкой ужасно ныло,

 

Но тут достали все, что было.

 

За стол садятся. На столе

 

Икра и водка в хрустале.

 

. . . . . . . . . . . . . .

 

. . . . . . . . . . . . . .

 

. . . . . . . . . . . . . .

 

. . . . . . . . . . . . . .

 

. . . . . . . . . . . . . .

 

. . . . . . . . . . . . . .

 

IV

 

Потом, не видя светофоров,

 

Они домой спешат. Вослед

 

Летят куски их разговоров — 

 

Мужской классический дуэт.

 

—Евгений, что же ты зеваешь

 

И даже рот не прикрываешь?

 

—Представь, братишка, клонит в сон,

 

Ведь это ты, не я влюблен.

 

—Не ной. По мне, так все отлично:

 

Еда, и сестры, и луна.

 

Ты нос не вешай, старина,

 

Не улыбайся безразлично.

 

Вот только б жирная еда

 

Не натворила мне вреда.

 

V

 

—Так кто из них, скажи, Татьяна?

 

Ну и нажрался я вчера!

 

Я их, пожалуй, спутал спьяну,

 

Поговорить о них пора.

 

Ты занят младшею сестрою?

 

—А что? — А я займусь другою,

 

Мне к Ольге интереса нет.

 

Ее герой лишь ты, поэт. 

 

(Не знаю, как на ваши вкусы,

 

Мне обе дороги они,

 

Ведь на какую ни взгляни,

 

Любой увидит только плюсы. 

 

Люблю я каждую из них,

 

Увы, не муж и не жених).

 

VI

 

Явившись к Ариным, Евгений

 

Нежданный произвел фурор,

 

Оставил море впечатлений,

 

Хоть не вступал он в разговор.

 

Пошли гипотезы, догадки:

 

Хорош собой, живет в достатке...

 

И на догадках на одних

 

Татьяне выбран был жених.

 

Иные даже утверждали,

 

Что свадьба будет без затей,

 

Для близких, так сказать, гостей,

 

Что кольца модные достали,

 

И если доверять молве,

 

Возможно, свадьбы будет две.

 

VII

 

Татьяна думала об этом,

 

Пуская сигаретный дым:

 

«Ну ходит Женя с пистолетом,

 

А кто теперь не ходит с ним?»

 

У Тани сердце колотилось,

 

Похоже, девушка влюбилась.

 

Скакали мысли  у нее:

 

«Сидел в тюрьме? Да все вранье!

 

Намного старше? Что ж такого?

 

Не выходить же за юнца!

 

А так он будет за отца.

 

К тому же, вида городского». 

 

Саму себя уговорить

 

Она хотела, может быть.

 

VIII

 

Так в жизнь ее пришел Евгений.

 

Она сказала: «Это он!»

 

Теперь от бурных впечатлений

 

Ее покинул сладкий сон.

 

Она не спит, всю ночь мечтая,

 

Не ест котлеты из минтая,

 

Не пьет компот, не до подруг, 

 

Все думает: «А вдруг, а вдруг…»

 

И в облаках себе летает.

 

В свои мечты погружена,

 

Не видит никого она,

 

И даже книжки не читает.

 

Сидит, печальна и тиха,

 

И ожидает жениха.

 

IX

 

Не лезут в голову романы,

 

Что ни читаешь, все обман.

 

Теперь в них видятся изъяны,

 

Милей ей собственный роман.

 

Ее герой высокий, сильный,

 

Удачливый, любвеобильный.

 

Красивый, словно Д'Артаньян,

 

Он ей, возможно, небом дан,

 

Такой надежный, щедрый, нежный.

 

Он рыцарь? Может быть, король?

 

Ему идет любая роль,

 

А может быть, он паж прилежный?

 

Татьяна хочет одного:

 

Скорей заполучить его.

 

X

 

Себя представив героиней,

 

Речною нимфою босой,

 

Афиной, греческой богиней,

 

Варварой с длинною косой,

 

Она жила как будто в сказке,

 

Вокруг нее кружились маски,

 

Ее надежды и мечты

 

Носили книжные черты.

 

Себя пока еще не зная,

 

В чужой восторг, в чужую боль

 

Она вживалась, будто в роль,

 

Сама того не понимая.

 

Но ждал всегда один финал:

 

-Ах, он опять не идеал! 

 

XI

 

Себя на выдумку настроив,

 

Чтоб посильней звучала лесть,

 

Порой рисуем мы героев

 

Прекрасней, чем на деле есть.

 

Мы так устроены, похоже,

 

Субъект хваленый нам дороже.

 

И вот жених: хорош собой,

 

Богат, умен, не голубой.

 

Подарки, рестораны, страсти,

 

Замужество, счастливый брак.

 

Муж не зануда, не дурак.

 

Не жизнь — подобие нирваны.

 

Так мы героя создаем,

 

Обычным пользуясь враньем.

 

XII

 

Татьяна от любви в дурмане,

 

Не ест любимых макарон,

 

Ей рыцарь нужен не в романе,

 

В реальной жизни нужен он.

 

Читая в книгах про лямуры

 

(А нынче пишут без цензуры), 

 

Она сказала: «Мой кумир —

 

Нe мрачный воин, нe вампир,

 

А шевалье де Казанова.

 

А также страстный Дон Жуан».

 

Ее манил любви вулкан,

 

Манил ее опять и снова.

 

Какой тут романтизм к чертям?

 

Пора довериться страстям...

 

XIII

 

Люблю я рифмы, но при этом,

 

Неужто волей бытия

 

Я перестану быть поэтом,

 

В прозаики подамся я?

 

Не устрашась упреков Музы,

 

С ней разорву былые узы

 

И напишу другой роман,

 

Чтоб после юный книгоман

 

Читал совсем другое чтиво;

 

Другие будут имена,

 

Другая, может быть, страна,

 

Возможно, в жанре детектива.

 

И может быть, мой скромный труд

 

Отправят прямо в Голливуд.

 

XIV

 

Я тут описываю встречи

 

Потенциальных женихов,

 

За них продумывая речи

 

До самых крохотных штрихов.

 

Пишу про ревностные муки,

 

Про неизбежные разлуки.

 

Пишу, не зная выходных,

 

Ведь за стихом приходит стих.

 

То этого веду куда-то,

 

То эту увожу туда.

 

Сперва наделаю вреда,

 

Потом взираю виновато.

 

Мне Муза шепчет: «Так и так…»

 

Я лишь записывать мастак.

 

XV

 

Татьяна, милая Татьяна!

 

Не знаешь ты еще сама:

 

Влюбленность поздно или рано

 

Должна свести тебя с ума.

 

Любовь — не книга, не газета,

 

Не прочитать про то и это.

 

В ловушку угодила ты

 

Своей же собственной мечты.

 

Ты будто сети расставляла,

 

Но вдруг сама попалась в них,

 

Жених он или не жених,

 

И пусть его ты знаешь мало,

 

Везде, везде перед тобой

 

Усы над дерзкою губой.

 

XVI

 

Тропа любви ведет Татьяну

 

В холодный сад, она в тоске.

 

—Я тут совсем одна завяну,

 

Я тут вишу на волоске.

 

Татьяна жадно закурила,

 

Глаза зажмурила уныло,

 

Дыханье сперло у нее.

 

-Он рэкетир? Да нет, вранье!

 

Ночь настает, луна восходит,

 

И соловей заснул в кустах

 

Среди других заснувших птах.

 

Увы, Евгений не приходит.

 

Она хватает телефон.

 

У Светки раздается звон.

 

XVII

 

—Ну что же ты так поздно? Боже!

 

Тебя, увы, не изменить.

 

Который год одно и то же.

 

Влюбляться хватит, может быть?

 

Там стужу обещали, вроде.

 

Чего? Не хочешь о погоде?

 

Какие страсти? Ха-ха-ха!

 

Любовь, подруга, чепуха.

 

Тебя я вырву из пучины.

 

Ты сохнешь от битья баклуш.

 

—Что ты несешь? Какая чушь!

 

Мой интерес сейчас — мужчины.

 

Точнее, лишь один из них,

 

Возможный будущий жених.

 

XVIII

 

-Жених? Ты спятила, подруга!

 

Муж, дети, вредная свекровь...

 

Какая может быть любовь?

 

Представьте — Танька, и супруга!

 

—Остаться в старых девах? Дудки!

 

Я в полном вроде бы рассудке.

 

Пусть старше он на десять лет,

 

По мне, проблемы в этом нет.

 

Люблю мужчин я зрелых, кстати,

 

Мы с ним ведь пара хоть куда,

 

Я хороша и молода,

 

И после ЗАГСА и печати

 

Меня отправят со двора

 

К нему под громкое ура.

 

XIX

 

А дальше... нет мечтам предела.

 

Да ты не слушаешь меня!

 

—Тебя мне слушать надоело,

 

Какая ночью болтовня?

 

—Хочу я замуж, слышишь, Светка?

 

Ведь я давно не малолетка. 

 

—Танюха, спит давно бычoк,

 

А я попалась на крючок.

 

Но все, я засыпаю, точка.

 

Пойди и ты поспи чуток,

 

Мы завтра подведем итог,

 

Когда пропустим по глоточку.

 

Спросила Танечка: «Tы тут?»

 

Но в трубке лишь гудки идут.

 

XX

 

«Я влюблена, — мечталось Тане, —

 

И будет он в меня влюблен.

 

Его притащим на аркане,

 

Пусть только не захочет он!»

 

Луна за окнами сияла,

 

Татьяне Светки было мало,

 

Она звонила всем подряд,

 

Хотя никто ей не был рад,

 

Ведь было поздно, люди спали

 

Им было все до фонаря,

 

Они то злились втихаря,

 

То на звонки не отвечали.

 

Татьяна не могла уснуть,

 

Хоть ей и спать хотелось жуть.

 

XXI

 

Итак, она не спит, страдая.

 

Уже не спит который час.

 

—Ведь я стройна и не худая,

 

И замуж выйду хоть сейчас.

 

И тут она берет бумагу

 

И о себе слагает сагу,

 

Английский выбрав для письма,

 

Что удивительно весьма,

 

Возможно, так писали дамы

 

Когда-то в прежние года.

 

Не все поймет он? Не беда!

 

Полезно для саморекламы.

 

И вот написано оно,

 

Внезапной страстью рождено.

 

XXII

 

Я знал красавиц разномастных,

 

Холодных, словно лед, я знал,

 

Горячих и прелюбострастных,

 

Любых, которых бог послал.

 

Я удивлялся их красотам,

 

И никогда я не был жмотом.

 

Но признаюсь, бежал от них,

 

Не друг, не муж и не жених.

 

У них на лбах пометка ада:

 

Оставь надежду, милый друг,

 

Любовь — болезненный недуг,

 

И от него лечиться надо; 

 

От женщин тяготы одни

 

И в прошлые, и в наши дни.

 

XXIII

 

Они мужчин во все эпохи

 

Сводили весело с ума,

 

Мужчины большей частью лохи,

 

О том написаны тома.

 

Подруги наших дней спесивы,

 

Но только ими мы и живы,

 

У них ключи от счастья есть,

 

Они умеют в душу влезть

 

И оставаться там бессрочно.

 

Их речь бессвязна и нежна,

 

И, как вино, пьянит она.

 

Но с ними связь всегда непрочна!

 

Опять какой-нибудь чудак

 

Не может их понять никак.

 

XXIV

 

Виновна ли была Татьяна,

 

Что так хотела под венец?

 

Все говорят, мол, рано, рано,

 

Беспечным дням придет конец.

 

Но Таня слушать не желала,

 

Ей ухажеров было мало.

 

Никто не хочет к ней в мужья.

 

(Ах, где же был в то время я!)

 

Татьяна так хотела брака!

 

И к кандидату своему

 

С охотой бы пошла в тюрьму,

 

Пусть он и рэкетир. Однако,

 

Евгений был красив, богат.

 

Ну, словом, чем не кандидат?

 

XXV

 

Судить пытаясь хладнокровно,

 

Татьяна думала о нем:

 

«Сидел? Не повод, безусловно,

 

Я это чувствую нутром.

 

Влюбить Евгения нeтрудно —

 

Хвалить, желательно прилюдно,

 

Надежно в сети завести,

 

Самой запутаться в сети,

 

И вот уже почти готово:

 

Измучить сердце, а потом

 

Надежным привинтить болтом

 

К себе мужчину холостого.

 

И вот в оковах наш жених,

 

Не вырваться ему из них…»

 

XXVI

 

Сегодня я пораньше встану,

 

Часам, пожалуй,  к десяти.

 

Я должен буду за Татьяну

 

Ее письмо перевести.

 

Она писала по-английски

 

И в рюмку подливала виски.

 

Спиртное — не ее конек,

 

Но трудный выдался денек.

 

И вот закончены старанья,

 

Пусть не поймет он ничего,

 

Она хотела одного —

 

Его всецелого вниманья.

 

Английский — это выпендреж.

 

Возможно, это так. И что ж?

 

XXVII

 

Нас в школе не могли заставить

 

Учить английский. Никогда!

 

И я не мог себе представить,

 

Какая в нем была нужда.

 

Откройте-ка свои секреты,

 

Что за учебные предметы

 

Любили — не любили вы?

 

Я инглиш не любил, увы.

 

Тогда другие были нравы,

 

Скажу, что с русским языком

 

Я с малолетства был знаком

 

Не для игры, не для забавы.

 

Как ни крути, чужой язык

 

Любить — какой-то странный бзик.

 

XXVIII

 

Пусть не достигнут эти строки

 

Тех, кто с грамматикой в ладу,

 

Ведь я прогуливал уроки

 

У всех прохожих на виду.

 

Как юмориста без улыбок,

 

Без грамматических ошибок

 

Себя представить не могу —

 

Они живут в моем мозгу.

 

Придет другое поколенье,

 

Другие фразы и слова,

 

Удобные для большинства,

 

Тогда введут в употребленье.

 

Без грамматических дилемм,

 

Понятно, лучше станет всем.

 

XXIX

 

Пусть будет полон женский лепет

 

Ошибок или странных слов,

 

Он все равно рождает трепет

 

И повод мыслить для мозгов.

 

Противиться любви  нет силы —

 

Влекут Наташи и Людмилы,

 

А с ними юности грехи

 

И Вознесенского стихи.

 

Но хватит, мне пора заняться

 

Татьяной милою моей,

 

Немного я забыл о ней,

 

Сейчас ей сны, похоже, снятся.

 

Я должен огласить письмо,

 

Оно повисло, как ярмо.

 

XXX

 

Так где ты, переводчик смелый?

 

Меня ты выручить приди!

 

Я в этом деле неумелый,

 

Все перепутаю, поди.

 

Переведи на русский строки,

 

Припомнив школьные уроки

 

И заграничные слова.

 

Тебе английский — трын-трава,

 

И мне нужна твоя подмога.

 

Я даже в русском языке

 

Порой вишу на волоске

 

И делаю ошибок много.

 

Но может быть, с тобой вдвоем

 

Мы то письмо переведем.

 

XXXI

 

Письмо Татьяны пахло луком

 

Малиной, местною рекой.

 

Но эти запахи к разлукам —

 

Не будет свадьбы никакой.

 

Английский? Это очень ново,

 

Хоть и не понял я ни слова,

 

Увы, читать без словаря —

 

Потратить, значит, время зря.

 

Со словарем, закрывшись в ванной,

 

Я прочитал письмо, и вот —

 

Неполный, слабый перевод,

 

Черед минуты долгожданной.

 

Эх, был я в школе лоботряс,

 

Не удивлю английским вас.

 

Письмо Татьяны к Негину

 

Пишу письмо. Звонить не стану,

 

Но все при встрече повторю.

 

Ты мне оставил в сердце рану,

 

Я вся огнем теперь горю.

 

Нет, в облаках я не витаю,

 

Но жду тебя день ото дня.

 

Зачем ты мучаешь меня?

 

Сперва я позвонить хотела,

 

Потом решила — напишу,

 

Я тут не языком чешу,

 

Хоть выражаюсь неумело.

 

Я поняла — момент настал,

 

Ты будто подал мне сигнал,

 

И я к нему была готова.

 

И пусть  тебе немало лет,

 

Но ты ведь не столетний дед!

 

Когда тебя увижу снова?

 

Зачем явился ты сюда?

 

От любопытства или скуки?

 

А мне теперь одна беда,

 

Хоть ты мои не видишь муки.

 

Что будет, Женя, если я

 

Скажу тебе такую фразу:

 

Хочу я взять тебя в мужья

 

И в дом твой переехать сразу.

 

Влюбленности пропустим фазу,

 

И сразу в ЗАГС. Я не пойму

 

Зачем нам время даром тратить?

 

Пора остепениться, хватит!

 

Тебе ведь плохо одному?

 

Вся жизнь моя была залогом

 

Того, что стану я женой,

 

Ты ведь заехал под предлогом,

 

Чтоб познакомиться со мной?

 

Теперь жениться ты обязан,

 

К тому же, мне приснился сон:

 

Ты узами со мною связан,

 

Храпим мы дружно, в унисон...

 

Ты видел — щеки покраснели,

 

Когда ты подошел ко мне?

 

Я вся, как будто в странном сне,

 

Мое терпенье на пределе.

 

Я помню твой одеколон —

 

Лаванда с примесью шафрана.

 

Ты был похож на Дон Жуана

 

И я сказала: «Это он!»

 

Тебя по знакам и приметам

 

В наш край заброшенный влекло.

 

Ты стал любви моей предметом,

 

И не жалею я об этом

 

А уж тебе как повезло!

 

Меня ты оценил, я знаю, 

 

Теперь я без тебя страдаю,

 

Теперь не сплю я по ночам.

 

Спрошу совсем не для укора:

 

Зачем ты убежал так скоро

 

И больше не приходишь к нам?

 

Кто ты? Коварный Казанова

 

Из мира нового, иного?

 

Мои сомненья разреши,

 

А вдруг мне только показалось,

 

Что наша встреча состоялась.

 

Ответ скорее напиши.

 

Тому и быть! Себя саму

 

Отныне я тебе вручаю,

 

С тобой отправлюсь хоть в тюрьму,

 

Тебя я в сердце заключаю,

 

Вообрази: я здесь одна

 

Всю ночь тоскую до рассвета,

 

Пока вращается планета,

 

Сама себя жалеть должна.

 

Я жду тебя, приди скорее,

 

Хочу я стать твоей женой,

 

Любой возможною ценой,

 

Повиснуть у тебя на шее.

 

Письмо мне страшно перечесть,

 

Но ничего не исправляю.

 

Пошлю его таким, как есть.

 

Прочтешь ли ты его? Не знаю.

 

XXXII

 

Татьяна бедная то плачет,

 

То смотрит на письмо в руке.

 

Уже поселок весь судачит,

 

И брак у всех на языке.

 

Ей неприятны эти речи,

 

Сорочка обнажает плечи,

 

За ними маленькую грудь.

 

—Мое  письмо, конечно, муть,

 

Но я отправлю, пусть читает.

 

Она, схватив конверт рывком,

 

Коснулась марки языком.

 

Уже пора, уже светает.

 

Так дождалась она утра,

 

Сказав: «Ни пуха ни пера!»

 

XXXIII

 

Письмо на почте оказалось,

 

И почтальона ждет оно.

 

Немного в ящике помялось,

 

Был он набит, не мудрено.

 

И снова Таня будит Светку —

 

Немного пореветь в жилетку,

 

О том, об этом потрещать.

 

И не дает бедняге  спать.

 

-Тебе я повторяю снова,

 

Тебя погубит этот тип,

 

Любовь, Татьяна, точно грипп,

 

А потому, ты нездорова!

 

Лекарства от болезни нет

 

Чихнул, и сразу в лазарет!

 

XXXIV

 

—Ты не пугай меня, подруга.

 

Я не боюсь болезни той,

 

Я без пяти минут супруга,

 

Ведь он мужчина холостой.

 

—Тогда зачем меня будила?

 

Откуда вдруг такая сила

 

Не спать часами? Черт с тобой,

 

Я убегаю. Все. Отбой.

 

—Куда? И Таня сразу в слезы.

 

—Ну ладно, ладно, не реви.

 

А что касается любви,

 

То будут и шипы, и розы.

 

А выйти замуж не напасть,

 

Кабы за мужем не пропасть.

 

XXXV

 

—Ты не чувствительна, Светлана!

 

Но я все знаю наперед —

 

Он рыцарь моего романа

 

И мне для жизни подойдет.

 

—Ах, Танька, не боишься, что ли?

 

—Не по моей, заметь-ка, воле,

 

Виню я Энского во всем —

 

Он притащил его в наш дом.

 

А может, взял бы на поруки

 

Меня какой-нибудь чувак?

 

И я б не мучилась, а так...

 

Как ни крути, сплошные муки.

 

Ну ладно, Светка, спи пока,

 

И может я посплю слегка.

 

XXXVI

 

Уже промчались две недели,

 

Ответа на письмо все нет,

 

Заперся Негин в цитадели,

 

Не едет и не шлет ответ.

 

Приехал обожатель Оли.

 

—Тащите друга из неволи!-

 

Совет хозяйки был ему.

 

—Куда исчез он, не пойму.

 

(Татьяна тут же покраснела).

 

—Сегодня будет, зуб отдам!

 

Пока же, я замечу вам, 

 

Его удерживает дело.

 

Какое именно из них,

 

Увы, не знаю — много их...

 

XXXVII

 

Смеркалось, со стола бутылки

 

Уже в помойку отнесли.

 

У Вовы с Олей взгляды пылки,

 

Им свадьба видится вдали.

 

Поэт стихи читает бурно,

 

Досуг проводится культурно:

 

Гитара, карты, домино.

 

Татьяна же глядит в окно.

 

«Когда, когда? Я ждать устану!

 

Я умираю от тоски!»-

 

Татьяна злится, трет виски.

 

И губы тянутся к стакану.

 

В стакане красное вино.

 

Но отчего горчит оно?

 

XXXVIII

 

Меж тем глаза ее горели,

 

Она несла какой-то вздор,

 

Оладьи ела еле-еле,

 

И вдруг мотор влетел во двор.

 

«Евгений здесь! Прочел он, значит,

 

Мое письмо». Татьяна скачет

 

И пулей вылетает в сад,

 

А вдруг Евгений ей не рад?

 

Опять у Тани слезы градом,

 

А нужно добиваться встреч,

 

От вечных карт его отвлечь

 

И удержать с собою рядом.

 

Не подложил бы он свинью.

 

Татьяна села на скамью.

 

XXXIX

 

Приехал все-таки Евгений!

 

Когда же будет разговор?

 

Татьяна в жажде приключений

 

Свой ожидает приговор.

 

Она дрожит и пышет жаром,

 

Не знала, что таким кошмаром

 

Любовь предстанет перед ней,

 

Хоть и ждала подобных дней.

 

По радио запели что-то, 

 

Но слов не слушает она,

 

Разозлена, раздражена,

 

От нервов у нее икота.

 

Придет ли к ней Евгений? Нет,

 

Евгения простыл и след.

 

Песня по радио

 

Девушки красивые

 

Нынче очень дороги,

 

Не страдайте, мальчики,

 

Не страдайте, бедные,

 

Добывайте денежки,

 

Денежки заветные.

 

Вот тогда к вам девушки

 

Поплывут, как рыбоньки.

 

Как завидят издали,

 

Одарят вниманием.

 

А пока вы бедные,

 

Закидают шапками

 

И вещами разными

 

Вас, нулей без палочек.

 

Не ходите, мальчики,

 

Вы за ними толпами,

 

Ведь они надменные,

 

Ведь они спесивые.

 

ХL

 

Несется песня, но Татьяна

 

Совсем другим увлечена,

 

Болит ее живая рана,

 

Дрожит сердечная струна.

 

Ах, это жаркое волненье,

 

И не спасет уединенье,

 

Вся в мыслях с ним, душа больна

 

И от любви, и от вина.

 

В сачке так бабочка страдает.

 

И бьется радужным крылом,

 

И поделом ей, поделом —

 

Пусть, где не надо, не летает.

 

Так чувствует издалека

 

Добыча меткого стрелка.

 

ХLI

 

Но вот она пошла из сада,

 

Совсем озябнув, снова в дом,

 

Ей Негина увидеть надо —

 

Татьяна держится с трудом.

 

Но занят покером Евгений,

 

Виновник всех ее волнений.

 

Огнем внезапно сожжена,

 

Не дышит бедная она...

 

Конечно, вы узнать хотите,

 

Что было дальше, но пока

 

Устали ручка и рука

 

Пойду посплю я, извините.

 

Так сладко спится при луне.

 

Кого увижу я во сне?

 

 

 

Глава четвертая

 

I. II. III. IV. V. VI.

 

VII

 

Чем больше женщину мы любим,

 

Тем больше тратим на нее,

 

И так свои богатства губим,

 

А с ними — праздное житье.

 

Любовь сегодня стоит много,

 

Когда подруга длиннонога.

 

А если есть большая грудь,

 

Про деньги ты совсем забудь.

 

И мы, растратив капиталы,

 

Страдая от душевных ран,

 

Уйдем, как стайка обезьян, —

 

Бедны, разбиты и усталы.

 

А женщина найдет других,

 

Здоровых, сильных, дорогих.

 

VIII

 

Друзья, не надо лицемерить,

 

И повторять одно и то ж,

 

Пытаясь публику уверить

 

В том, что так просто не поймешь.

 

Что молодому поколенью

 

Мы приготовили к рожденью?

 

Какой в шкафу сидит скелет

 

У девочек в пятнадцать лет?

 

Не рано ль нас влечет из дома

 

На дискотеки, например?

 

Мы юности берем барьер.

 

Мне так подобное знакомо.

 

Когда-то был таким и я,

 

Все это — молодость моя..

 

IX

 

О чем же думал мой Евгений

 

В начале юности своей,

 

Являясь жертвой заблуждений

 

И необузданных страстей?

 

Богатой жизнью избалован,

 

Давно ничем не очарован,

 

Зато разочарован в дым.

 

А был он разве молодым?

 

Не радуясь любви, успехам,

 

Считал он только барыши,

 

Все как-то вяло, без души,

 

Зевоту подавляя смехом.

 

Вот так убил он десять лет —

 

Года промчались, и привет!

 

X

 

С друзьями квасить не желая,

 

К тусовкам равнодушен он.

 

Промчалась молодость былая,

 

И зрелость поднялась на трон.

 

В любви не видя упоенья,

 

Любил он для успокоенья,

 

На женщин сохраняя злость,

 

Он был в любви нежданный гость.

 

Придет, не поцелует в щеку,

 

Глядишь, и кончилась игра,

 

Теперь ему домой пора —

 

Он тут живет неподалеку.

 

Красавицы в постель зовут,

 

Но ослабел любовный зуд. 

 

XI

 

Но, получив посланье Тани,

 

Евгений думал: «Вот дела,

 

И что такого в нем, в мужлане,

 

Красотка сельская нашла?»

 

Он вспомнил: Bond она курила,

 

Облокотившись на перила,

 

Со всеми водку не пила,

 

А под конец совсем ушла.

 

«К чему на инглише писала?

 

Я там не понял ни фига —

 

Неслась какая-то пурга,

 

Как будто вызов мне бросала...»

 

Но надо нам вернуться в сад,

 

Где Таня с Негиным стоят.

 

XII

 

Минуты две они мычали,

 

И не вязался разговор.

 

Потом права свои качали —

 

Такой устроили сыр-бор!

 

Она его ловила в сети,

 

Тянулась к новой сигарете,

 

А он пытался ускользнуть,

 

Хоть пожирал глазами грудь.

 

Она хотела замуж. Жене

 

Женитьба не была нужна.

 

Какие бредни — муж, жена!

 

Ему счастливый брак до фени.

 

И, распалившись, как в бою,

 

Он выдал версию свою.

 

XIII

 

«Когда б я стал твоим супругом,

 

То быстро б захотел пойти

 

Налево, по твоим подругам,

 

Что попадутся на пути.

 

Прикинь ужасную картину:

 

Мою небритую щетину,

 

Разборки, головную боль,

 

Опять разборки. Нет, уволь!

 

Какой я муж? Сдурела, что ли?

 

Я не люблю семейных уз,

 

И хоть я далеко не трус,

 

Но не умею жить в неволе.

 

Семья? В другой, пожалуй, раз.

 

Все остальное — хоть сейчас.

 

XIV

 

«Жить вместе? Это же мученье!

 

Сто раз подумай ты сперва.

 

Я вовсе не венец творенья,

 

Хоть и красавец, ты права.

 

Отдельно жить не так уж плохо,

 

Чего рыдаешь? Вот дуреха.

 

Придумал, видно, слово «брак»

 

Какой-то форменный дурак.

 

В натуре, ты ж не истеричка?

 

Чего размазываешь тушь? 

 

Придумали же слово «муж»!

 

Подумай хорошенько, птичка:

 

Встречаться будем у меня 

 

В квартал четыре, скажем, дня.

 

XV

 

«Что может быть на свете круче,

 

Чем жить раздельно? Для меня

 

Жена подобна серой туче, 

 

Возникшей в середине дня.

 

Она похожа на торнадо,
И, значит, мне жены не надо.

 

Всегда нахмурена она,

 

Одно название — жена.

 

Ты говоришь, что я ужасен.

 

Таков я, что кривить душой,

 

Имею опыт я большой

 

Из жизни — не из всяких басен.

 

Выходит, твой удел таков —

 

Забудь супружеский альков.

 

XVI

 

«Еще базарить рановато,

 

Но я, в натуре, говорю:

 

Тебе я брюлик в три карата

 

Хоть не женюсь, но подарю.

 

Послушай-ка меня без гнева:

 

Ты будешь, словно королева,

 

В шелка одену и в джинсу,

 

Я много пользы принесу.

 

Садиться на уши не стану,

 

Зачем фуфловые слова?

 

Ты, может, в чем-то и права,

 

Но мне оно по барабану.

 

А слезы, распри до ножей

 

Оставь-ка для своих мужей».

 

XVII

 

Так проповедовал Евгений.

 

Татьяна плакала навзрыд,

 

И понимала — без сомнений

 

Ее коварный план раскрыт.

 

—Ну что? — спросил Евгений Таню.

 

—Какое что? Иди ты в баню!

 

Ты тут несешь какой-то бред.

 

Но Негина простыл и след...

 

И вот пришла в слезах Татьяна,

 

Все удивились, но никто

 

Не вздумал и пенять на то. 

 

Лишь позже, сидя у экрана,

 

Спросила Ольга: «Ну и как?»

 

Татьяна в слезы: «Он дурак!»

 

XVIII

 

Ты согласишься, мой читатель,

 

Что очень плохо поступил

 

С несчастной Таней наш приятель?

 

Вполне возможно, он сглупил.

 

Теперь заняться нечем даже.

 

Из-за какой, скажите, блажи

 

Сидеть он будет взаперти 

 

И жизнь затворника вести?

 

Родня, чтоб стало легче Тане,

 

Его облает так и сяк...

 

Но тут он раскурил косяк

 

И сразу задремал в нирване.

 

Ему приснился странный сон:

 

Он в Олю Арину влюблен.

 

XIX

 

Я незаметно усыпляю

 

Вниманье ваше, господа,

 

И лишь случайно замечаю,

 

Что завожу вас не туда.

 

На чердаке пылятся книги,

 

И в них давно не видят фиги,

 

А ищут истину в вине,

 

Тот поиск был знаком и мне.

 

Но а сейчас хочу сказать я

 

В кругу порядочных людей,

 

Без задних мыслей и затей:

 

Все люди в этом мире братья!

 

Друзья, поднимем же бокал,

 

Чтоб наш задор не иссякал!

 

XX

 

Зевнул читатель благородно,

 

Ведь утомился он давно.

 

Я утомлю кого угодно,

 

Своими тары-бары, но...

 

Что значат для меня родные?

 

Приятно с ними в выходные

 

Поехать за город, к реке,

 

Иль покататься на катке.

 

Люблю в кругу семьи отметить

 

Восьмое марта, Новый Год,

 

Когда гуляет весь народ

 

И много пьет, хочу заметить.

 

Но праздник, он на то и есть,

 

Чтоб много пить и много есть.

 

XXI

 

Пусть я немного вас запутал,

 

Зато романа вьется нить,

 

Наверно бес меня попутал —

 

Ну не могу не говорить.

 

Нет дела мне до вихрей моды,

 

До своенравия природы,

 

Когда пишу я целый день.

 

Писать мне никогда не лень.

 

Меня покинули подруги,

 

Им скучно сделалось со мной.

 

Я все пишу, как заводной,

 

Вертя слова, как в центрифуге.

 

Мне светит полная луна,

 

И ручкой правит сатана.

 

XXII

 

Кого любить? К кому стремиться?

 

Кто самый лучший из людей?

 

С кем так легко договориться?

 

Кто полон планов и идей?

 

Кто не изменит нашим взглядам

 

И к нам не повернется задом?

 

Кому порок наш не беда

 

И та же нравится еда?

 

Я так скажу без рассуждений:

 

«Других любовью не губя,

 

Любите самого себя, 

 

Из самых лучших побуждений».

 

Субъект достойный. Большинство

 

Пожалуй, любит лишь его.

 

XXIII

 

Что было следствием свиданья?

 

Татьяна с горя запила,

 

Ее замучили страданья,

 

Которым не было числа.  

 

Но вот Татьяна протрезвела,

 

В обтяжку юбочку надела,

 

Хотя душа еще болит.

 

Для мести нужен лучший вид:

 

Лицо, фигура с нужным весом.

 

Теперь цвести ей для других,

 

Другой найдется ей жених,

 

А Негин пусть уходит лесом.

 

Татьяну не накроет тень.

 

Ее девиз — счастливый день!

 

XXIV

 

Татьяна, похудев изрядно,

 

Напрасно дома не сидит,

 

Она к поклонникам нещадна,

 

Она сердца им бередит.

 

К любовному готовясь бою,

 

Она любуется собою.

 

Пора бы замуж ей, пора,

 

Но замуж — сложная игра.

 

Хотя, задумайтесь немного,

 

Представьте Таню как жену —

 

Живет, как жили в старину,

 

Почти за пазухой у бога.

 

Такая шла о ней молва,

 

Но это были лишь слова.

 

XXV

 

И вот пришел Владимир к Оле,

 

Чтоб попросить ее руки.

 

Манерам не учили в школе,

 

Когда стояли у доски.

 

Не зря же Энский был поэтом

 

Влюбленным, я скажу, при этом.

 

Таких мужчин теперь уж нет

 

И Оля не сказала «нет».

 

И что ж? Любовью упоенный,

 

Почти не ведая стыда,

 

Уже он может иногда,

 

Улыбкой Ольги ободренный,

 

Поцеловать ее взасос,

 

Все-все у них теперь всерьез.

 

XXVI

 

Он Оле иногда читает

 

«Советы будущей жене».

 

Их автор очень много знает

 

И эрудирован вполне.

 

А между тем, там три страницы —

 

Пустые бредни, небылицы.

 

Советы женам и мужьям

 

Могу, поверте, дать я сам...

 

Уединясь на сеновале,

 

Они играли (черт-те что!)

 

На раздевание в лото,

 

Вы их бы даже не узнали.

 

И Энский, выиграв пять раз,

 

Сказал: «Фигура Оли — класс!»

 

XXVII

 

Он и у Ариных, и дома

 

Все занят Ольгою своей,

 

И написал четыре тома

 

Стихов — и все стихи о ней.

 

Он иногда рисует тушью,

 

Но все пришли к единодушью —

 

Художник из него плохой,

 

Не майся, дескать, чепухой.

 

И потому в ее тетради

 

Пониже надписей других

 

Владимир снова пишет стих, 

 

Что посвящен его отраде.

 

Мгновенной думы легкий след —

 

Так пишут только в двадцать лет.

 

XXVIII

 

Конечно, вряд ли вы читали 

 

Влюбленной девушки дневник.

 

Вы б много из него узнали,

 

Возможно, больше, чем из книг.

 

Здесь страсти, тайны и секреты,

 

Мальчишки, водка, сигареты.

 

Уж лучше вам не лезть туда,

 

А то сгорите со стыда.

 

Ах, эти тайные тетради,

 

Где слов и мыслей винегрет,

 

Хоть в них порой и смысла нет,

 

Писали ж их чего-то ради.

 

А вот и чей-то телефон.

 

Ах, это он! Ах, это он!

 

XXIX

 

Тут непременно вы найдете

 

Все то же, что и век назад:

 

Цитаты разные в почете,

 

Их тут собрался целый клад.

 

Стихи, загадки, анекдоты,

 

Слова каких-то песен, ноты.

 

В такой альбом, друзья мои,

 

Обычно пишут лишь свои.

 

Вот так и мне писать отрадно

 

Какой-то непонятный вздор.

 

Я написал роман на спор.

 

В стихах. Мне это не накладно.

 

А то, что я чуть-чуть приврал,

 

Так это разве ж криминал?

 

XXX

 

Ах вы, Светланы, Гали, Томы!

 

Не ждите сдобных калачей,

 

Впишите в новые альбомы

 

Шедевры модных рифмачей.

 

Рисунок сделайте проворно,

 

Но только не рисуйте порно.

 

И что написано пером,

 

Не вырубайте топором…

 

Мы все старались отличиться,

 

Писали так, писали сяк,

 

Пока азарт наш не иссяк,

 

Возможно, нам пора лечиться.

 

Залезть бы под холодный душ,

 

Чтоб не писать такую чушь!

 

XXXI

 

А Энский пишет все и пишет

 

В тетрадку Ольги молодой.

 

И на нее неровно дышит,

 

Аж даже стал совсем худой.

 

Она чихнет — он пишет оду,

 

Все Оленьке своей в угоду.

 

Все Оленьке своей одной.

 

Как слушает врача больной,

 

Так Оля слушала поэта

 

Под стуки сердца своего,

 

И ей хотелось одного —

 

Их гармоничного дуэта. 

 

И чтоб поставили печать.

 

И в церкви их потом венчать.

 

XXXII

 

Не надо критики убогой,

 

Что мало драмы, мало слез.

 

Мы правильной  идем дорогой

 

И если шутим, то всерьез.

 

Не надо слез, не надо драмы,

 

У нас другой расклад программы:

 

Жалеть о прежнем, о былом —

 

Что собирать металлолом.

 

(Я ж собирал макулатуру.

 

Потом до дыр ее читал —

 

Бумага лучше, чем металл,

 

Что не несет в народ культуру).

 

Не так ли, друг мой? Так пиши

 

Смешное что-то для души.

 

XXXIII

 

Как юмористы бы сумели,

 

Как пародисты бы смогли,

 

Пиши смешное с колыбели,

 

Пусть не дадут за то рубли.

 

Припомни, что сказал сатирик:

 

«Что нам до ваших скучных лирик?

 

Мы утомились от речей

 

Унылых наших рифмачей,

 

Все в их поэзии тоскливо,

 

И даже иногда мертво,

 

Слова не значат ничего,

 

Сатирика же слово живо».

 

Поспорил бы, но я молчу,

 

Ни с кем ругаться не хочу. 

 

XXXIV

 

Хотя стихи писал крутые,

 

Над ними Энский не потел.

 

Он ненавидел запятые

 

И ставить точки не хотел.

 

Но Ольга и сама, бывало,

 

Расставить знаки забывала.

 

Я тоже забываю их,

 

Очередной слагая стих,

 

Меня вы не судите строго,

 

Я с пунктуацией вразлад

 

Иду который год подряд.

 

Пусть у меня ошибок много, 

 

Но я стараюсь от души,

 

Надеюсь, вирши хороши.

 

XXXV

 

И я плоды моих творений

 

И грамматических идей

 

Читаю вам, и мой Евгений

 

Обычен для простых людей...

 

Устав от скучного обеда,

 

Люблю я заманить соседа

 

И пригласить его к столу.

 

А после, подперев скулу,

 

Читать все то, что написалось,

 

Что вылезло из головы.

 

За сутки не прочесть, увы.

 

Сосед ушел. Какая жалость!

 

А я в плену своих же строф,

 

Читать и ночью их готов.

 

XXXVI. XXXVII

 

А что же Негин? Кстати, братья,

 

Хочу вам быстро описать

 

Его обычные занятья.

 

Он не вставал ни в шесть, ни в пять,

 

Он был совою, и при этом

 

Ложился в час зимой и летом,

 

Вставал он в поздние часы,

 

Пил чай с кусочком колбасы,

 

Потом икру с кусочком сала

 

Не торопясь чередовал,

 

В финале кофе выпивал,

 

Просматривал журнал, бывало,

 

И одевался не спеша.

 

Жизнь, безусловно, хороша.

 

XXXVIII. XXXIX

 

Прогулки по лесу и лугу,

 

Вино, съестное, крепкий сон,

 

Не рад ни недругу, ни другу,

 

Дичая, жил в поселке он.

 

Штаны немодные и кеды.

 

Но если пил, то до победы: 

 

Бутылка красного вина,

 

И очень часто не одна.

 

Вот жизнь Евгения пустая. 

 

Печально предаваясь ей,

 

Он был один, он был ничей,

 

Его не волновала стая.

 

Забыл он город и подруг,

 

Не видя никого вокруг.

 

XL

 

Ах, наше солнечное лето —

 

Карикатура снежных зим,

 

Жара нас душит, но на это

 

Мы спьяну вовсе не глядим.

 

Уж небо осенью дохнуло

 

Как только вышло из загула,

 

Становится короче день,

 

И танцевать стрекозам лень.

 

А тут и снег, поземка вьется,

 

Пора нам в валенки, пора,

 

Уже в ушанках детвора,

 

И осень в зиму не вернется.

 

Морозны стали вечера —

 

Зима стояла у двора.

 

XLI

 

Поселок спал во тьме холодной,

 

Опять со светом перебой,

 

Завыл надсадно волк голодный,

 

Как раз он вышел на разбой.

 

Его услышал зайчик белый,

 

Но в этот час заледенелый

 

От волка вряд ли будет прок,

 

От стужи он совсем продрог.

 

И справа снег лежит, и слева,

 

Замерзли голые поля,

 

И ты замерз, и он, и я.

 

Зима же, ветреная дева,

 

Танцует твист, задравши нос,

 

И повергает всех в гипноз.

 

XLII

 

Опять вовсю трещат морозы,

 

В снегу деревья и дома.

 

Не хочешь ни стихов, ни прозы,

 

Все перечитаны тома.

 

И фильмы тоже надоели,

 

По дому ходишь еле-еле.

 

И это каждою зимой.

 

Одет в тулуп Евгений мой.

 

Вот, как на лапках гусь тяжелый,

 

Идет он почту получать,

 

На сердце холода печать,

 

Скользит и падает. Веселый

 

Сосед смеется: «Ха-ха —ха,

 

Слетела шапка с жениха».

 

XLIII

 

В глуши что делать в эту пору?

 

Гулять? На лыжах, и вперед?

 

Тоскливо докучает взору

 

Бескрайний серый небосвод.

 

Кататься на коньках по речке?

 

Катка ведь нет в таком местечке.

 

Скользишь, боишься, кошкин ёж,

 

Того и жди, что упадешь.

 

Не лучше ль, сидя на диване,

 

Листать потрепанный журнал?

 

А там рассказ про криминал,

 

Там взяли Маню на кармане.

 

Пей иль не пей — одно и то ж,

 

Ведь наш Евгений толстокож.

 

XLIV

 

Его не волновали слухи,

 

Он был с подобным не знаком,

 

Хотя ростовские старухи

 

Чесать любили языком.

 

Но он в поселке оказался,

 

Поскольку дядюшка скончался.

 

А Негину и дела нет,

 

Что скажет поселковый свет...

 

Пришел он к Энскому, зевает,

 

Бутылка водки, пышный стол,

 

Блины, картошка, разносол.

 

Владимир гостя зазывает:

 

 «Давай обедать поскорей,

 

Я тут нажарил пескарей».

 

XLV

 

Потом достал он «Три семерки»,

 

Свое любимое вино.

 

Икорки маленькие горки

 

На стол поставлены давно.

 

Вино сверкает и струится,

 

В бокале истина томится.

 

Таким когда-то был и я —

 

Глотал котлеты не жуя.

 

А помните, когда, бывало,

 

Мы напивались от души?

 

А если были беляши,

 

То наедались до отвала?

 

Мы были молоды с тобой,

 

И хвост у нас стоял трубой.

 

XLVI

 

То было раньше. Нынче вина

 

Наносят мне огромный вред —

 

Несу коньяк из магазина,

 

Вину сказал я твердо: «Нет!»

 

Я не способен больше к пьянству

 

И склонен к вегетарианству.

 

Вино осталось за спиной,

 

Теперь коньяк везде со мной.

 

Мне «Арарат» подобен другу,

 

Который в горе и в беде

 

Утешит всюду и везде,

 

Готовый оказать услугу.

 

К примеру, разделить досуг.

 

Да здравствует коньяк, мой друг!

 

XLVII

 

Вдруг свет потух. Сгорели пробки.

 

Куда надежней свет дневной.

 

Трезвея, выпили по стопке

 

И закурили по одной.

 

А что же делать им без света?

 

Так просидели до рассвета.

 

Уже встает в окне заря.

 

Я тут подумал втихаря,

 

Люблю я дружеские сходки

 

Когда пьют крепко, допьяна,

 

Не испугавшись бодуна,

 

До исступления от водки,

 

До искривленья бытия...

 

Но вот беседуют друзья:

 

XLVIII

 

—Ну что соседки? Что Татьяна?

 

—Они растенья двух сортов.

 

Налей еще мне полстакана.

 

—Довольно, ты уже готов.

 

—Они красивы и при теле,

 

—Да-да, и как похорошели!

 

У Ольги стала пышной грудь.

 

Заедем к ним мы как-нибудь. 

 

А то ты заглянул однажды

 

И сразу скрылся со двора.

 

Пора к ним заглянуть, пора.

 

—Да был у них уже я дважды.

 

—Забыл! Какой же я кретин!

 

Я приглашен к ним...не один.

 

XLIX

 

Там у Татьяны именины.

 

В субботу вечером, к семи.

 

Приглашены лишь две кузины,

 

Я помню их еще детьми.

 

—Опять там будет тьма народа,

 

Милее мне сейчас природа.

 

—Да никого, уверен я!

 

Кузины и ее семья.

 

Сидишь тут в логове медведем.

 

Поедешь? Будет сабантуй.

 

Все! Решено, и не бунтуй,

 

Мы едем, едем, едем, едем.

 

Скрепив решенье коньяком,

 

Они расстались вечерком.

 

L

 

Сиял поэт Владимир Энский!

 

День свадьбы выбрали уже,

 

Хотя мороз стоял крещенский,

 

И вьюга выла в кураже.

 

Поэта лавры ожидали:

 

Награды, почести, медали,

 

Ведь он чудесный был поэт.

 

Но Оли милый силуэт

 

Ему двойною был наградой.

 

В семейной жизни видел он

 

Не бесконечный марафон —

 

Прогулки со своей отрадой.

 

Но Энский вряд ли понимал,

 

Какой готовлю я финал.

 

LI

 

Он был любим... По крайней мере,

 

Так Оля виделась ему.

 

В такой приятной атмосфере 

 

Легко и сердцу, и уму.

 

Он был, как путник на ночлеге,

 

То утопал в приятной неге,

 

А то летал, как мотылек,

 

Пока с простудою не слег.

 

Был жалок он, глаза горели,

 

И так болела голова,

 

Что и любовные слова

 

Произносил он еле-еле.

 

И Оля, точно медсестра,

 

С больным возилась до утра. 

 

 

 

Глава пятая

 

I.

 

В тот год морозная погода

 

Стояла долго на дворе,

 

Но лета жаждала природа,

 

Хоть дело было в декабре.

 

А помните? Поют капели,

 

И птицы расточают трели,

 

А дальше зацветает сад:

 

Черешня, слива, виноград.

 

Направо травка зеленеет,

 

Налево солнышко блестит,

 

Растет весенний аппетит,

 

А там и лето подоспеет,

 

Деревья в зелени листвы.

 

Но все в мечтах. Зима, увы.

 

 

Зима! Машины в пробках стали,

 

Ветрище, слякоть, суета.

 

Укутать горло не пора ли?

 

А также прочие места.

 

Дубленки, шубы, рукавицы,

 

Синеют модные девицы

 

В коротких юбочках своих,

 

Ведь холод лют, а ветер лих.

 

Лишь дети рады снежной пляске:

 

Снежки, катание с горы.

 

Какой восторг для детворы!

 

В снегу деревья, точно в сказке...

 

Ты помнишь, как тебе зимой

 

Кричала мама: «Марш домой!»

 

III.

 

Но, может быть, такого рода

 

Картины вам не по нутру?

 

Вам ближе дикая природа,

 

К примеру, в девственном бору?

 

Там тишина, деревья в белом,

 

Как будто их покрыли мелом.

 

Про зиму снежную не раз

 

Сам Пушкин вел в стихах рассказ.

 

(Вы их читали, я уверен).

 

Кто мы, поэты, перед ним?

 

Его талант неоспорим,

 

Я с ним тягаться не намерен.

 

Но может, мне за тяжкий труд

 

Когда-нибудь медаль дадут.

 

IV.

 

Татьяна зиму не любила.

 

Когда снежинки в волосах,

 

Когда нет толку от светила,

 

Что замерзает в небесах.

 

Она мечтала о курортах,

 

О платьях шелковых, о шортах.

 

Сиянье розовых снегов

 

Пусть остается для врагов.

 

Она желает быть на пляже,

 

Лежать на теплом лежаке,

 

Кораблик видеть вдалеке

 

И о зиме не думать даже,

 

Входить в прохладную волну

 

И с комарьем вести войну.

 

V.

 

Татьяна верила приметам.

 

К ненастью — женщина с ведром,

 

Разбилась миска с винегретом —

 

Средь бела дня ударит гром.

 

Рассыпан сахар вместе с солью —

 

Не быть хорошему застолью.

 

Разлилось красное вино — 

 

В больницу ехать суждено.

 

А белое — к потере друга.

 

Ножом порезался — к тоске.

 

Икота — жизнь на волоске.

 

К растратам, если ветер с юга.

 

А если полная луна 

 

Глядит в окно, тебе хана.

 

VI

 

Желанье Таня загадала,

 

Покуда падала звезда.

 

И забралась под одеяло,

 

Поскольку были холода.

 

Звезда катилась и катилась,

 

Она упасть не торопилась,

 

Спешить ей, собственно, куда?

 

От ветра выли провода,

 

Земля под снегом холодела.

 

Покуда ночь была черна,

 

Татьяна в комнате одна

 

Сюжеты страшные смотрела.

 

Ища эмоций неземных,

 

Она в кино черпала их.

 

VII.

 

Какую прелесть находила

 

В киношном ужасе она?

 

Ее фантазия бурлила, 

 

Ей ночью было не до сна.

 

Летела времени кибитка,

 

Скрипела ржавая калитка,

 

Но вот и старый Новый Год.

 

Татьяна ночи нервно ждет —

 

На жениха она гадает.

 

Пусть пережитки старины,

 

Гаданья эти так важны,

 

Вдруг все исполнится, кто знает...

 

Ведь можно с криком петуха

 

Услышать имя жениха.

 

VIII.

 

Татьяна любопытным взором

 

На гущу чайную глядит,

 

Что странным расползлась узором.

 

О чем узор тот говорит?

 

Вот видятся ей дом и грядки.

 

Две грядки, значит, все в порядке. 

 

А вот ей чудится кольцо —

 

Приметы брака налицо.

 

Уже не важно остальное.

 

Наивной радости полна,

 

Уж больше не грустит она.

 

Идя отведать заливное,

 

Татьяна думает: «Ура!

 

Забыть Евгения пора!»

 

IX.

 

Ночь холодна, а небо ясно,

 

Светила водят хоровод.

 

Гадала Таня не напрасно,

 

Теперь надеждою живет.

 

Она опять звонит подруге

 

И сразу просит об услуге:

 

—Скорее имя назови!

 

Кто он, предмет моей любви?

 

Подруга говорит: —Не знаю.

 

Но не Евгений, сто пудов.

 

Не стоит он твоих трудов,

 

Тебе за это отвечаю.

 

—Возможно, так и будет, но

 

Я выйду замуж все равно.

 

X.

 

Татьяна по совету мамы,

 

Гадая в ночь на жениха,

 

Легла в двенадцать без пижамы,

 

Невозмутима и тиха.

 

Но стало страшно вдруг Татьяне-

 

То что-то загудело в бане,

 

То скрипнул пол, то воет пес...

 

И мысли прыгают вразброс.

 

Пижаму Таня натянула

 

И быстро прыгнула в кровать.

 

«Я не могу совсем не спать!» —

 

Она сказала и уснула.

 

Луна за окнами висит.

 

Утихло все. Татьяна спит.

 

XI.

 

И снится чудный сон Татьяне:

 

Она ступает по траве,

 

Одна на маленькой поляне.

 

Желтеет солнце в синеве.

 

И вдруг раскрылся перед нею,

 

Шумит, клубит волной своею,

 

Кипучий бешеный поток,

 

Над ним сомнительный мосток —

 

Две жерди, тонкие, как прутья.

 

Кругом дурман и белена.

 

Стоит несчастная она,

 

Стоит, как витязь у распутья.

 

-Куда же дальше? Не пойму.

 

Я утону здесь, как Муму.

 

XII.

 

В душе превозмoгая муку,

 

Татьяна на воду глядит.

 

Никто ей не протянет руку,

 

Поток ее не пощадит.

 

Но вдруг, еще добавив стресса,

 

К ней водяной бежит из леса.

 

Большой, взъерошенный, как зверь:

 

—Ты мне судьбу свою доверь!

 

И Тане лапищу с когтями

 

Вдруг протянул. Дрожит она.

 

И страха жуткого полна,

 

Идет нестойкими шагами.

 

Поток остался позади.

 

-Уйди, чудовище, уйди!

 

XIII.

 

Она, взглянуть назад не смея,

 

Бежит куда глядят глаза:

 

Аптека, баня, бакалея...

 

Вдруг завизжали тормоза.

 

Водитель разразился матом,

 

Он был чудовищем лохматым

 

И мог бы съесть ее живьем,

 

Но снова бурный водоем,

 

Висячий мост. Татьяне жутко,

 

За ней чудовища  идут.

 

Бежать от них — напрасный труд.

 

Ах, не лишилась бы рассудка.

 

И не спасет ее никто,

 

Ни смелый принц, ни конь в пальто.

 

XIV.

 

Два монстра движутся за нею,

 

И вот они уже близки,

 

Один схватил ее за шею,

 

Но так, не больно, шутовски.

 

Она же, страха не скрывая,

 

Опять стоит полуживая.

 

(И я бы был полуживой,

 

Явись мне ночью домовой).

 

Во сне Татьяна тихо стонет,

 

Но не проснуться ей никак.

 

Последних мыслей кавардак,

 

И вот она в потоке тонет.

 

Ах этот сон! Ах этот сон!

 

Как много дум наводит он.

 

XV.

 

И вдруг на белом «Мерседесе»

 

Шофер откуда-то возник.

 

Татьяна, пребывая в стрессе,

 

В машину села в тот же миг.

 

И вот она несется лесом,

 

Возможно, на кулички к бесам.

 

Ну вот приехали. Куда?

 

Опять какая-то вода,

 

И ярко светится окошко.

 

А там внутри какой-то шум,

 

Сестра, отец покойный, кум,

 

Сбежавшая когда-то кошка.

 

Татьяна входит в странный дом

 

И озирается кругом.

 

XVI.

 

Опомнившись, глядит Татьяна:

 

Чудовищ нет, она одна.

 

Вдруг звон разбитого стакана —

 

Там пьют, похоже, допьяна.

 

Галдят, болтают без умолку,

 

Она, не видя в этом толку,

 

Пытается проснуться, но

 

Пока ей это не дано,

 

Сон продолжается. Вот Светка

 

Подругу за руку берет

 

И подтолкнув ее вперед,

 

Ей говорит: «Не бойся, детка.

 

Там вся деревня, все друзья».

 

(И даже ей приснился я).

 

XVII.

 

А люди все идут. Откуда

 

Их тут так много набралось?

 

Вот притащили с мясом блюдо,

 

За ним последовал лосось.

 

Беззубый дед вприсядку пляшет,

 

И белым флагом бабка машет.

 

Крик, хохот, пенье, топот, свист,

 

Пошли плясать хип-хоп и твист...

 

Но что подумала Татьяна,

 

Увидев средь других гостей

 

Того, кто был так важен ей,

 

Героя своего романа?

 

Она стоит, как экспонат.

 

Так рад он Тане иль не рад?

 

XVIII.

 

Он знак подаст — и станет тихо.

 

Он выпьет — все напьются в дым,

 

И хоть Татьяна и трусиха,

 

Но он позвал — пошла за ним.

 

Он здесь хозяин, это ясно,

 

Но что ж он смотрит безучастно?

 

Всмотрелась пристально она:

 

«Да он не видит ни хрена!»

 

И тут припомнила Татьяна

 

Про Вия страшного рассказ.

 

Вдруг буря, ветер, свет погас,

 

Вода закапала из крана.

 

И Негин, веками тряся,

 

Встает. Татьяна сжалась вся.

 

XIX.

 

И жутко ей, но разве скрыться?

 

Она застыла у дверей.

 

Вдруг входит пьяная девица

 

И дым пускает из ноздрей.

 

За ней какие-то спортсмены,

 

Артисты прямиком со сцены.

 

Опять и шум, и гам, и смех,

 

Но лица мертвые у всех.

 

Они идут себе неспешно:

 

Рабочий, летчик, лесоруб,

 

(Как много глаз! Как много губ!)

 

Писатель и поэт, конечно,

 

Два неспортивных бугая,

 

И все кричат: «Mоя! Моя!»

 

XX.

 

«Моя!» — сказал Евгений грозно,

 

И все исчезли невзначай.

 

Татьяна — в лес бежать, да поздно,

 

Евгений пригласил на чай.

 

И тут он тихо увлекает

 

Татьяну в угол, и толкает 

 

Ее на шаткую кровать,

 

Ну а потом за ляжку — хвать.

 

Но тут внезапно входит Оля,

 

За нею Энский, как всегда.

 

Но Негин им кричит:«Куда!»

 

Он, озверев от алкоголя,

 

Навязчивых гостей бранит

 

И сердце Тани леденит.

 

.

 

XXI.

 

Шум громче, громче, и Евгений

 

Хватает вдруг кухонный нож,

 

И через несколько мгновений

 

Владимир в пятнах крови сплошь.

 

Татьяна в страхе отшатнулась

 

И тут же в ужасе проснулась.

 

Уже за окнами рассвет,

 

И никаких чудовищ нет,

 

Но Таня встала, как с похмелья.

 

Пошла на кухню. Tам сестра:

 

«Гадала, что ли, до утра?

 

Ну расскажи-ка для веселья.

 

Чего молчишь, ответь же мне,

 

Видала Негина во сне?»

 

XXII.

 

Но Таня книгу притащила.

 

«Читать надумала с утра?’—

 

Сестра ей улыбнулась мило.

 

Она ко всем была добра.

 

Я думаю, что книга эта,

 

Скорей, известного поэта.

 

Но кто же? Пушкин или Фет?

 

Кто там у нас еще поэт?

 

Возможно, современный кто-то.

 

(Но это вряд ли буду я,

 

Придет еще пора моя.

 

Ведь так известным быть охота!)

 

Нет, перед ней лежал, суров, 

 

Учебник толкованья снов.

 

XXIII.

 

Однажды в книжном магазине

 

Его увидела она.

 

Он красовался на витрине,

 

Но не была ясна цена.

 

Почуяв деньги, продавщица

 

Сказала: «Ценная вещица».

 

И заломила за нее

 

Такую цену, ё-моё!

 

Но Таня денег не жалела,

 

Она достала кошелек —

 

Там деньги, сложенные впрок.

 

Она их выложила смело.

 

Ведь Таня за покупку книг

 

Отдаст последний золотник.

 

XXIV.

 

Тревожит Таню сновиденье,

 

Слепого Негина фантом.

 

Не находя от сна спасенья,

 

Она открыла толстый том.

 

Там тайных символов навалом.

 

Убил он Энского кинжалом?

 

Нет, это был, скорее, нож,

 

Во сне путем не разберешь.

 

А может, шпага или шило?

 

Какой-то колющий предмет.

 

Но где ответ? Ответа нет.

 

Уже не вспомнить, что там было.

 

У Тани кругом голова.

 

Слова, слова, одни слова.

 

XXV.

 

Но вот и Олин день рожденья.

 

Она с утра возбуждена.

 

И, не скрывая возбужденья,

 

По дому бегает она.

 

Вот все уже готово, вроде:

 

Нет больше пыли на комоде,

 

До блеска вымыты полы,

 

А стол достоин похвалы.

 

В прихожей узкой не пробиться,

 

Пришли кузины и друзья,

 

Соседи, тетки и дядья —

 

Знакомые друг другу лица.

 

Разлив спиртного, выпивон

 

И шум, и гам со всех сторон.

 

XXVI.

 

Своей супругою дородной

 

Гордится дядя Валентин.

 

Он сам хозяин превосходный

 

И превосходный семьянин.

 

А вот кузина Валентина

 

Что родила недавно сына.

 

А местный щеголь Леонид

 

Все съесть побольше норовит.

 

Кого тут только нет! Соседи,

 

Друзья друзей и прочий люд,

 

Здесь всех накормят, всем нальют.

 

Полно и выпивки, и снеди.

 

Вот все скопились у стола

 

И ля-ля-ля, и ла-ла-ла.

 

XXVII.

 

С женой приехал из Тамбова

 

Какой-то старый друг отца,

 

Не проронив пока ни слова,

 

Он водку хлещет без конца.

 

Но у него конверт для Оли,

 

Для мамы — огурцы в рассоле.

 

Народу было там полно,

 

И это интересно, но

 

Хотите знать где наш Евгений,

 

Когда же явится и он?

 

Друзья, терпенье! И, пардон,

 

Я шлю вам массу извинений.

 

И продолжаю свой рассказ.

 

В котором я совсем увяз.

 

XXVIII.

 

Несут колбасы и соленья,

 

Но вдруг подъехало авто,

 

А в нем из ближнего селенья

 

Вдовец в цигейковом пaльто.

 

Вошел. Ах, радость-то какая!

 

Подруги, глазками сверкая,

 

Его пытаются завлечь

 

Длиною ног и формой плеч.

 

Но кушать подали, и гости

 

Садятся. Сколько разных блюд!

 

С утра еще голодный люд

 

Повеселел  при первом тосте.

 

За Олю выпили, и вот,

 

Момент желанный настает. 

 

XXIX.

 

За миг умолкли разговоры,

 

И наступила тишина,

 

Гремят столовые приборы,

 

Бокалы требуют вина.

 

Но вскоре гости опьянели,

 

И легкость чувствуется в теле,

 

И снова шум, и снова крик,

 

Как будто птицы чик-чирик.

 

Вдруг двери настежь. Кто же это?

 

Здесь Негин, Энский. Наконец!

 

Штрафная рюмка, огурец,

 

Балык и ложка винегрета.

 

Два стула сразу им дают —

 

Садитесь там, садитесь тут.

 

XXX.

 

Сажают с Таней. Таня злится

 

И жаждой мщения полна,

 

Она то ржет, как кобылица,

 

А то пьянеет без вина.

 

Досаду выражая бурно,

 

Она сказалa нецензурно,

 

Чтоб отсадили поскорей

 

К сестрице Оле двух друзей.

 

Не видеть Негину пощады!

 

Татьяна топнула ногой.

 

Ах этот взгляд, ах бровь дугой!

 

Когда же их столкнулись взгляды,

 

То Негин замер не дыша:

 

Да как Татьяна хороша!

 

XXXI.

 

Ни истерических явлений,

 

Ни женских неуемных слез

 

Давно не терпит мой Евгений,

 

Он их так много перенес.

 

Боялся он эмоций Тани,

 

Сидел со спазмами в гортани.

 

«Ты ж, Энский, говорил «семья»,

 

А тут галдеж и толчея.

 

Зачем я прикатил, не знаю!

 

Я на тебя ужасно зол.

 

Вот знал бы, вовсе не пришел.

 

Тебя я видеть не желаю!» —

 

Сказал он в шутку иль всерьез,

 

Но Олю он довел до слез.

 

XXXII.

 

Возможно, не один Евгений

 

Обиду Тани видеть мог,

 

Но скоро без предупреждений

 

Внесли с севрюгою пирог.

 

И снова вилки застучали,

 

Как под горячее вначале.

 

Пока никто не хочет спать,

 

Несут шампанское опять

 

И разливают по бокалам.

 

Уж пена лезет через край,

 

Давай, Татьяна, вытирай,

 

У нас шампанского навалом.

 

Бутылку новую несут,

 

И как же не напиться тут?

 

XXXIII

 

Когда восьмую открывали,

 

То пробка выстрелила в лоб.

 

Кому? Да, да, вы угадали —

 

Никто не ожидал, и хлоп!

 

Случается такое редко.

 

Неужто целились так метко

 

В Евгения? Он зол, но тут

 

Поэта Энского зовут.

 

И он читает оду Оле,

 

Все поняли, что он влюблен:

 

Горящий взгляд, елейный тон!

 

Все налицо. Чего ж вам боле?

 

А что же Негин? Зол, как черт,

 

Но он доесть желает торт.

 

XXXIV.

 

Пошли подарки и тирады,

 

И много разной чепухи,

 

А дальше номера эстрады:

 

Гитара, пение, стихи. 

 

Но Негина влекла Татьяна,

 

«Ты сдашься поздно или рано», —

 

Сказал он, наклонившись к ней.

 

И разозлил ее сильней.

 

Потом ей наступил на ногу.

 

Кокетство это или месть?

 

В глазах холодных не прочесть.

 

Пусть катится в свою берлогу.

 

Никто не вспомнит тут о нем

 

Ни ночью темною, ни днем.

 

XXXV.

 

Вот, шумно отодвинув стулья, 

 

Толпа в гостиную пошла,

 

Там больше места для разгулья,

 

И можно там забить козла.

 

Довольный праздничным обедом,

 

Сосед беседует с соседом.

 

У женщин тихое шу-шу —

 

На уши вешают лапшу.

 

Достали карты, козырь черви.

 

Четыре первых игрока

 

Уже играют в дурака,

 

А игры прочие — в резерве.

 

Играет в прятки детвора,

 

Которой спать давно пора.

 

XXXVI.

 

Ну вот от джокера устали,

 

И, настучавшись в домино,

 

Уже паласы не топтали

 

И не просили дать вино.

 

Вот чай внесли с наполеоном,

 

Что плавал в молоке сгущенном.

 

В поселке, это не секрет,

 

Хороший ценится обед.

 

Друзья, так ешьте сколько надо,

 

Забудьте про холестерин,

 

Друзья — ваш лучший витамин,

 

Они спасут вас, если надо.

 

Но помните: среди гульбы

 

Не подставляйте пробкам лбы.

 

XXXVII. XXXVIII. XXXIX.

 

Чай выпит, съедены конфеты,

 

И водка кончилась давно,

 

Остались, правда, сигареты,

 

А к ним ликеры и вино.

 

Тогда включили итальянцев,

 

Давно пришла пора для танцев.

 

И стала пьяная толпа

 

Выделывать такие па!

 

Смешались взрослые и дети,

 

Орет динамик, как чумной,

 

Репертуар хотя блатной,

 

Но вы ведь тут не на балете...

 

И в красном зареве ночном

 

Ходили тени ходуном.

 

XL.

 

В начале моего романа

 

(Смотрите первую главу)

 

Полно неясного тумана —

 

Теперь пишу по существу.

 

Но расскажу я не об этом —

 

О том, как на природе летом,

 

Мы любим жарить шашлыки.

 

С особым шиком, по-мужски.

 

А после запивать их пивом,

 

С друзьями сидя у костра…

 

Но закругляться мне пора.

 

Я что-то стал таким болтливым.

 

Вернемся же обратно в дом

 

Узнать, что происходит в нем.

 

XLI.

 

Неукротимо, фанатично

 

Танцоры пляшут и поют.

 

Хохочет кто-то истерично,

 

Едят пломбир, ликеры пьют. 

 

Но досадить желая Вове,

 

Евгений, мрачно хмуря брови,

 

Вдруг к Ольге подошел и — хвать!

 

И оба стали танцевать.

 

Он к ней, она к нему все ближе,

 

Уже не включишь тормоза,

 

И округляются глаза,

 

И челюсти все ниже, ниже —

 

Все в изумленьи. Энский сам

 

Не верит этим чудесам.

 

XLII.

 

Ах, как любил я танцплощадки.

 

Тогда крутили Бони М,

 

Не нужно даже физзарядки —

 

Танцуй весь вечер без проблем.

 

Тряслись полы, трещали стены.

 

Врачи, ткачихи и спортсмены

 

Плясали диско без труда.

 

Ах, где вы, юные года?

 

Мы штурмовали дискотеки,

 

Часами пропадая там,

 

Мы шлялись по таким местам,

 

Где вам не побывать вовеки!

 

И был я весел, был я пьян,

 

Любя Ростов и ростовчан.

 

XLIII. XLIV.

 

Евгений, увлеченный танцем,

 

Все крутит Ольгу, как юлу.

 

Лицо ее горит румянцем,

 

Как у принцессы на балу.

 

А он ее прижал небрежно 

 

И прямо в ухо шепчет нежно

 

Какой-то пошлый анекдот.

 

Она смеется от острот.

 

А сердце так неровно бьется.

 

Румянец ярче, боже мой,

 

Бледнеет Энский, сам не свой,

 

А Ольга танцу отдается.

 

Но музыка сошла на нет,

 

И Ольгу ждет ее поэт.

 

XLV.

 

Еще не сгладился румянец,

 

Сказала Ольга: «Я дала

 

Евгению добро на танец».

 

Сказала это, и ушла.

 

Нам женщины мотают нервы —

 

Кокетки, вертихвостки, стервы!

 

Нарушен призрачный покой,

 

Не будет свадьбы никакой!

 

Не в силах вынести удара,

 

Несчастный Энский думал так:

 

«Я не дурен и не дурак,

 

И мне она совсем не пара».

 

Разинутых не видя ртов,

 

В машину сел и был таков..

 

 

 

Глава шестая

 

I.

 

Заметив, что Владимир скрылся,

 

Евгений, в дыме сигарет,

 

В свои раздумья погрузился.

 

Ему до Ольги дела нет,

 

Хотя она его искала —

 

Ей танцев явно было мало.

 

Довольный мщением своим,

 

Наш Дон Жуан упился в дым.

 

Но спать пора, уходят гости,

 

Уже почти четвертый час.

 

Доели торт, допили квас,

 

Татьяна бесится от злости.

 

Скорей уснуть! И Негин мой

 

Один уехал спать домой.

 

II.

 

Все успокоилось в гостиной,

 

Утихли звуки магнитол,

 

Стоит печальной сиротиной

 

Не убранный пока что стол.

 

Что Ольга? Ольга сразу в слезы,

 

Прошла любовь, завяли розы.

 

Не будет свадьбы и фаты,

 

Разбились Олины мечты.

 

Поплакав, Оля спать ложится.

 

Что остается делать ей?

 

Конечно же, уснуть скорей!

 

И только Танечке не спится.

 

Ей даже думать тяжело

 

О том, что здесь произошло.

 

III.

 

Вздыхая, думает Татьяна,

 

Уже почти валясь без сил:

 

«Зачем приехал он нежданно?

 

Зачем он Ольгу пригласил?»

 

Она понять его не может,

 

Ее так больно ревность гложет:

 

«Какой он все-таки баран!

 

А может, был он просто пьян?

 

Ну да, напился до предела.

 

Но в этом не его вина.

 

Пусть на тоску обречена,

 

Я этого сама хотела.

 

Не может он мне счастья дать,

 

Но как же сладостно страдать!»

 

IV.

 

Хочу вас удивить немного,

 

Героя нового ввести.

 

Недалеко от Таганрога

 

Его смогли бы вы найти.

 

Остепенился, не быкует,

 

Почти не пьет и не ворует,

 

Царевский, бывший хулиган

 

И местной шайки атаман.

 

Он как-то после шумной драки

 

Сказал себе: «Дурак, постой,

 

Довольно жизни холостой!»

 

И быстро оказался в браке.

 

Теперь у тещи за спиной

 

Живет он со своей женой.

 

V.

 

А раньше — выйдет за ворота,

 

Как туча черная суров,

 

И сразу же подходит рота

 

Каких-то пьяных мужиков.

 

Он как-то сильно отличился —

 

Какой-то гадости напился

 

И вдруг свалился прямо в грязь,

 

При этом сильно матерясь.

 

Он был последней пьяной зюзей.

 

Все в прошлом, он теперь женат,

 

Пьет молоко и ест салат,

 

Идет гулять с собакой Кузей. 

 

Но может, что ни говори,

 

Опустошить бутылки три.

 

VI.

 

Так он и жил, легко и плавно,

 

Валял порою дурака, 

 

Не приставал к красоткам явно,

 

А только флиртовал слегка.

 

Он был посредником по браку

 

И много раз ходил в атаку

 

За счастье молодых сердец.

 

Уж в этом деле был он спец!

 

Любил он танцы до упаду

 

И песни жалобные знал.

 

Он был большой оригинал

 

И на трубе играл ламбаду.

 

Всегда готовый всем помочь

 

И всех переженить не прочь.

 

VII.

 

Умел он выслушать клиента

 

И отпустить ему грехи,

 

Была в нем смесь интеллигента

 

С простолюдином от сохи.

 

Итак, он был всегда при деле —

 

Для счастья денег не жалели.

 

Жена, считая барыши,

 

Его любила от души

 

И деньги прятала в подушки,

 

Ведь он за свой полезный дар

 

Имел приличный гонорар.

 

Женитьба — это не игрушки.

 

Его в округе знали все.

 

И вот он здесь. Во всей красе.

 

VIII.

 

Не зря его назвали свахой —

 

Женил он пары только так,

 

Как тут ни охай и ни ахай,

 

Он в этом деле был мастак.

 

Сводил он молодых и старых,

 

Красивых, толстых, сухопарых,

 

Богатых, бедных. Он всегда

 

Спешил сказать клиенту «да».

 

И вот клиент попался в сети.

 

Затем: знакомства, водка, торт,

 

Совместный, так сказать, курорт.

 

А после: свадьбы, жены, дети.

 

Так, промышляя чепухой,

 

Имел он бизнес неплохой.

 

IX.

 

Надев костюмчик из вельвета,

 

Царевский полетел в Ростов.

 

Схватил такси. И вот примета —

 

Поселок после двух мостов.

 

Татьяна, потеряв надежду,

 

Решила проучить невежду

 

И выйти замуж все равно —

 

Других мужчин кругом полно.

 

Царевский прибыл без раздумий

 

В дом Ариных. А там в дому

 

В вине, окурках и в дыму

 

Нашел он двух ревущих мумий:

 

Татьяна с Ольгою вдвоем

 

Разводят слезный водоем.

 

X.

 

А что же Негин? Он, бедняга,

 

Себя во многом обвинял.

 

Его покинула отвага,

 

И он замкнулся и увял:

 

«Какого черта лез я к Оле?

 

Сестер я перепутал, что ли?

 

Какой я все-таки дебил,

 

Зачем поэта оскорбил?

 

А Оля, милая красотка,

 

Она сестры своей видней.

 

Эх, приударить бы за ней!

 

А может, это просто водка?

 

Так засветился! Может быть,

 

Мне просто нужно бросить пить. 

 

XI.

 

Я мог бы избежать разборок,

 

А не щетиниться, как зверь.

 

Теперь не нужно отговорок,

 

Все поздно, видимо, теперь.

 

Что Вовчик пыжится, в натуре?

 

Прости, забудь, и все в ажуре!

 

Зачем же кипиш поднимать?

 

Нельзя мне, что ль, потанцевать.

 

И не всерьез я, понарошку.

 

Короче, я не виноват.

 

А Оля, Оля — нарасхват.

 

Вот отобью его матрешку!

 

Да что я все о ней? Пора 

 

Мне отключиться до утра».

 

XII.

 

Кипя враждебностью и злобой,

 

Не спит обиженный поэт.

 

Конечно, виноваты оба —

 

Отличный выдался дуэт.

 

Наш Энский, будто бы Отелло,

 

Отдался ревности всецело,

 

И, приняв лишнее на грудь,

 

Он в Негина хотел пальнуть,

 

Вооружившись пистолетом.

 

А может даже, и ружьём.

 

«Связался, — думал он, — с бабьем».

 

И очень злился, и при этом

 

Столкнул бы Негина с земли —

 

Дни верной дружбы истекли.

 

XIII.

 

Конечно, он не мог предвидеть 

 

Такой печальный поворот,

 

Но пожелал ее увидеть,

&n