За год до ухода Риммы Казаковой

(мемуар)

Вначале с Риммой Фёдоровной познакомился мой дядя Владимир Ромм на собраниях “Клуба одного стихотворения”, который она вела в Москве. Позже в какой-то момент они даже перешли на “ты”. Одновременно, на другой стороне глобуса, в Южной Калифорнии, мы с Борисом Штейном собирали материалы для книги “Общая тетрадь. Из современной русской поэзии Северной Америки”, куда в итоге вошли произведения 60-ти авторов из США и Канады. Когда, после двух лет работы, книга была напечатана в московском издательстве “Э.РА” (Эвелина Ракитская, Анатолий Богатых и другие), один экземпляр достался Римме Казаковой через Владимира Ромма. Шла весна 2007 года, мы с Эллой, моей будущей женой, летели в Москву, где презентация “Общей тетради” была назначена на 30 апреля в Малом зале ЦДЛ. Я и мой дядя встретились с Риммой Фёдоровной по её просьбе за час до презентации в ресторане ЦДЛ. Заказали кофе. Сейчас невозможно вспомнить, о чём в точности мы говорили. Римма Фёдоровна спросила, почему бы мне не вступить в Союз писателей Москвы, которым она руководила. Вопрос застал меня врасплох, ибо я хоть и родился в Москве, но с 1992 года жил в калифорнийском городе Сан-Диего, никогда не участвовал в так называемом “литературном процессе” и не претендовал на членство в каких-либо профессиональных или творческих союзах. Я задал встречный вопрос: зачем Союзу, да и мне, это нужно? Римма Фёдоровна сказала, что почему бы и нет, и что она подумывает о расширении контактов Союза с зарубежьем. Я знал, что СП Москвы появился на свет в 1991 году после августовского путча. Путч был поддержан руководством СП России, и демократически настроенные москвичи решили отколоться. Тогда я ответил, что, если Римма Фёдоровна сама предлагает мне вступить в Союз, которым она же и руководит, я конечно принимаю это предложение. Римма Фёдоровна сразу перешла к формальной части вопроса: принести фотографии для членского билета. Мы с Эллой оставались в Москве всего около 10 дней, но позже я получил “красную корочку” c двуглавой коронованной птицей на лицевой стороне. Так выглядело членское удостоверение СП Москвы. На моём экземпляре был номер 2208 и подпись Р. Казаковой. Кажется, удостоверение заполнено тоже её рукой, а датировано 28 мая 2007 года. Я храню его, как память о Римме Фёдоровне.

Потом состоялась презентация книги и, к сожалению, я не смогу сейчас восстановить даже сути выступления Риммы Фёдоровны. Помню только общее впечатление: она говорила спокойно и даже твёрдо, что не сочеталось с её хрупкой комплекцией. В речи было разочарование тем, что происходило вокруг - то ли вокруг неё самой, то ли в стране, но была и убеждённость в неких вечных и незыблемых ценностях. Твёрдость её позиции и запомнилась более всего.

Римма Казакова пригласила нас в гости - всех троих: меня, Эллу и моего дядю Владимира Ромма. Она жила рядом с метро “Новослободская”, где я когда-то учился в МИИТе. Мы должны были прийти к ней домой около трёх часов дня. С утра мы поехали на Востряковское кладбище, а потом зашли в заведение “Ёлки-палки”, чтобы перекусить. Мы не предполагали, что Римма Фёдоровна станет хлопотать на кухне по случаю нашего визита. В заведении “Ёлки-палки” кормили на убой, и мы без лишних сантиментов предались греху чревоугодия. Насытившись, купив по дороге цветы, мы поехали на “Новослободскую”. Квартира Риммы Фёдоровны была небольшая, двухкомнатная, с коридорчиком. Нас встретила хозяйка и два мужчины средних лет: один жил у неё в квартире, а другой пришёл в гости. Оба имели отношение к музыке и поэзии. Нас познакомили и сразу повели на кухню. Римма Фёдоровна ставила на стол закуски, первое, второе и третье. Мы кое-как справились с закусками, но дальнейшее поглощение пищи было невозможно из-за переполнения наших желудков. Римма Фёдоровна всё подносила новые блюда, мы их только пробовали, хвалили и скромно отказывались от добавки. Хозяйка удивлялась, даже изумлялась нашей неспособности справиться с едой, но, кажется, не делала нелицеприятных выводов о нас, понимая, что имеет дело не с людьми не нормальными, а подозрительными в квадрате: поэтами, к тому же иностранцами. После еды она предложила осмотреть квартиру. Комнаты были заполнены подарками, которые Римма Фёдоровна привезла из командировок в республики СССР и по всему миру. Запомнилось что-то африканское. Затем Римма Фёдоровна предложила почитать стихи. Не помню, что читал мой дядя, но Элла, кажется, не читала ничего. Я огласил поэму “Про Рим”. Римма Фёдоровна сказала, что без подготовки это сочинение слушать трудно, надо сначала изучить энциклопедию, и я согласился с ней. Перед нашим уходом она подала одобряющий (или ободряющий?) знак Элле, некое молчаливое послание любимой племяннице от бывалой тётушки. По-английски это называется thumbs up. Она одобряла выбор Эллы, который пал на меня. Возможно, именно этот момент стал последней каплей, переполнившей чашу терпения Эллы: через полтора месяца она таки-переехала из Нью-Йорка ко мне в Сан-Диего, взяв в охапку 14-летнюю Вику и 5-летнюю Нику. Элла несомненно уважали мнение Риммы Фёдоровны в женских вопросах, ибо помнила её стихи с самого детства.

Вот и всё. Мы вернулись домой, в США. Через год пришла весть о смерти Риммы Фёдоровны Казаковой. Было больно за краткость нашего знакомства, но и светло от того, что оно состоялось.

9 августа 2018 года

На смерть Риммы Казаковой

У нашей ветхой хозяйки
В глазах был сабельный поход.
И этот контраст без утайки
Подчёркивал, что, мол, вот,
Молодость - это не то, что кажется
При взгляде издалека,
А молодость - она куражится,
Она куролесит, пока
Не догорает самый
Последний огарок в глазах.
Взгляд может быть усталый,
Но где-то там, в бирюзах,
Ты видишь напор, решимость,
Крепость, земную твердь,
Жизнь, перспективу, живость -
А не старуху-cмерть.

Случилось так, что больше
С ней не встретились мы.
Света она была тоньше
И бестелесней тьмы.
Мы природно кичливы,
Что нам и тьма, и свет?!
Газеты вдруг сообщили,
Что её больше нет.
И только тогда мы стали
Медленно осознавать:
Богиня на пьедестале,
Нам же - крёстная мать.

Солнечное светило,
Яркое после дождя,
Нас благословило,
В гроб сходя.

Июль-август 2018 года